Заложники - [10]

Один из проходивших мимо нее парней опустился на корточки и взял ее за руку. Он держал ее очень легко, едва ли не самыми кончиками своей ладони, так что она могла в любую минуту отдернуть руку, но она этого не делала. Роксана Косс прекрасно знала, что чем дольше она позволит мальчику держать свою руку, тем больше он ее полюбит. А если он ее полюбит, то, вполне возможно, попытается защитить ее от остальных террористов, да и от себя самого тоже. Он выглядел невероятно молоденьким и даже красивым. Под длинным козырьком кепки виднелись его глаза под длинными шелковистыми ресницами. На его узкой груди висел патронташ, под тяжестью которого он сутулился. Грубая деревянная рукоятка примитивного кухонного ножа высовывалась из его башмака, а пистолет едва не выпадал из кармана. Роксана Косс подумала о своих будущих аргентинских гастролях. Если бы этот парень жил в другой стране и совершенно другой жизнью, он прекрасно мог бы поехать с ней на следующей неделе в театр и участвовать в массовке. Он мог бы продолжать одеваться, как террорист, носить старые крестьянские башмаки, сделать себе патронташ из гофрированного картона и наполнить его ячейки футлярами от губной помады своей матери. Он на нее не смотрел, только на ее руку, словно она была чем-то отдельным от нее самой. В других обстоятельствах Роксана наверняка выдернула бы у него свою руку.

Аккомпаниатор поднял голову и сверкнул глазами на террориста, который отпустил руку Роксаны Косс и поднялся с пола.

* * *

Бандиты оказались перед двумя непреложными фактами: во-первых, ни у кого из гостей не было оружия; во-вторых, среди них не было президента Масуды. Группы боевиков обыскивали подвал, чердак, обходили высокую оштукатуренную стену, окружавшую сад, дабы убедиться, что никто из гостей не спрятался в общей неразберихе. И снова возвращались ни с чем. Через открытые окна доносилось жужжание и стрекотание насекомых. В гостиной вице-президентского дома все оставалось спокойно. Командир Бенхамин присел возле вице-президента, из раны которого кровь текла, не переставая, на обеденную салфетку, заботливо приложенную к его голове лежавшей рядом женой. Вокруг глаза вице-президента образовался зловещий синяк. Он выделялся даже на фоне его распухшей, побагровевшей физиономии.

– Где президент Масуда? – спросил командир, как будто только теперь заметил его отсутствие.

– Дома. – Вице-президент взял из рук жены окровавленную салфетку и сам приложил ее к своей голове.

– Почему его нет на вечере?

По существу, командир интересовался, нет ли в его организации крота. Не получил ли президент заранее информацию о готовящемся наступлении? Однако вице-президента, почти ослепшего от удара, переполняла горечь, а это чувство, как известно, идет рука об руку с правдивостью.

– Он хотел досмотреть мыльную оперу, – сказал Рубен Иглесиас, и в установившейся тишине его голос явственно донесся до каждого уха. – Он хотел увидеть, освободится ли сегодня Мария.

– А почему мне сказали, что он должен быть здесь?

Вице-президент ответил без запинки и без всяких угрызений совести:

– Сперва он согласился, а потом передумал.

Лежавшие на полу зашевелились. Те, кто ничего не подозревал, испугались в этот момент ничуть не меньше, чем те, кто знал обо всем. В этот самый момент закончилась политическая карьера Рубена Иглесиаса. Между ним и президентом Масудой никогда не существовало особой симпатии, а после этих слов всем стало ясно, что Масуда скинет его наверняка. Вице-президент всегда усердно работал, потому что надеялся, что в один прекрасный день управление страной перейдет в его руки, как собственность переходит по наследству от отца к сыну. Для этого он осторожничал, брал на себя всю грязную работу, проведение церемониальных похорон, выезжал в места землетрясений. Он одобрительно кивал в продолжение всех бесконечных президентских речей. Но в эту ночь уверенность в том, что он когда-нибудь станет президентом, его покинула. Ее сменила уверенность в том, что он будет убит вместе со всеми своими гостями и собственными детьми. А раз так, то пусть мир узнает, что Эдуардо Масуда, человек, ростом всего на сантиметр выше его самого, во время столь важных государственных событий дома смотрит телевизор.

Католические священники, сыновья убитых испанских миссионеров, любили повторять своей пастве, что правда делает их свободными, и применительно к данному конкретному случаю они были совершенно правы. Командир по имени Бенхамин уже поднял ружье и приготовился отправить вице-президента в мир иной, однако рассказ о мыльной опере его остановил. В ситуации, когда он чувствовал себя несказанно разочарованным: во-первых, тем, что пять месяцев тщательной подготовки к похищению президента и свержению правительства оказались безрезультатными, а во-вторых, тем, что теперь он оказался перед лицом двухсот двадцати двух заложников, лежащих перед ним на полу, – он поверил в слова вице-президента безоговорочно. Такое вряд ли можно выдумать. Это объяснение казалось слишком мелким, случайным. Командир Бенхамин никогда не останавливался перед убийством и тем более не испытывал потом ни малейших угрызений совести, потому что прекрасно знал из своего личного опыта, что человеческая жизнь представляет собой не более чем череду тяжелых страданий. Если бы вице-президент сказал, что у президента простуда, он бы его застрелил. Если бы вице-президент сказал, что у президента неотложные дела, касающиеся национальной безопасности, он бы его застрелил. Если бы вице-президент сказал, что все это просто уловка и президент даже не собирался приходить на это мероприятие, выстрел последовал бы незамедлительно. Но Мария! Даже в джунглях, где телевизоры встречаются редко, а телевизионная связь ненадежна, где электричество подается эпизодически, люди тоже обсуждали Марию. Даже Бенхамин, который ничем не интересовался, кроме свободы бедных и угнетенных, тоже знал кое-что про Марию. Этот сериал шел по телевизору днем с понедельника по пятницу, но в среду вечером давали своего рода суммирующую серию, чтобы те, кто днем находится на работе, могли следить за сюжетом. Если Марию предполагалось освободить, то ничего удивительного нет в том, что это произошло в среду вечером.