Заложник удачи - [52]

Если стрела, то, скорее всего, древко обломано, а наконечник остался в ране и извлечь его нечего и надеяться. Хуже не придумаешь. Когда-то так умер Славощ по кличке Бычок — неплохой, наверное, парень, но злейший враг Годимира-подростка. Но та стрела была от кочевников, а басурманы известны особой жестокостью и наконечники подпиливают таким образом, чтобы, воткнувшись в плоть, они разваливались на острые, зазубренные осколки. Вот те раны лечить нечего пытаться. В Заречье, как, собственно, и в Хоробровском королевстве, такое способен удумать только самый извращенный человеконенавистник или больной с помутившимся разумом. Значит, надо смотреть — если бронебойная, вытащим… А на срезень и не похоже — прореха чересчур мала.

— Пан рыцарь! А это что такое? — Ходась протягивал драконоборцу короткую, толстую — древко в два пальца — стрелу, от острия до оперения выкрашенную черным.

— Ты где взял?

Рыцарь бережно принял предмет, о назначении которого не пытался даже строить домыслы. Для стрельбы она слишком короткая. Локоть. Это нужно или маленьким, как бы не детским луком пользоваться, либо не до конца тетиву натягивать. И в том и в другом случае непонятно, как она полетит — оперение сделано вычурно, но неумело. И как воткнется в жертву тоже не ясно — наконечник тупой, как младший помощник кожемяки.

— Что за ерунда? — Годимир закусил ус.

— Дай глянуть… — Велина прижалась плечом к его локтю. — Интересно…

— Что тебе интересно?

— Да понимаешь… — начала пояснять сыскарь, но не успела.

— Черная стрела?!! — дрожащим голосом проговорила Аделия.

— Не понял… — растерялся Годимир.

— Я так и думала, — кивнула Велина.

— Та самая? — охнул Ходась.

Королевна молча сняла с ладоней рыцаря стрелу. Подняла повыше, словно ей не хватало света, чтобы рассмотреть. При этом держала девушка стрелу на вытянутых руках, словно ядовитую змею или вещи заразного больного, сохраняя на лице встревоженное выражение.

— Что это? Поясни, панна Аделия, — не выдержал молчанки Годимир.

— Я могла бы… — снова попыталась разъяснить сыскарь, но королевна, словно в тумане, заговорила:

— Черная стрела — это древний символ, который короли Заречья отправляют соседям в случае опасности. Она хранится и у нас, и в Островце, и в Ломышах, и в Убереже, и в Остке… Отголосок давних времен, когда загорцы тревожили рубежи наших королевств гораздо чаще и были не в пример злее. Да и горные великаны тогда встречались едва ли не на каждом шагу. Голодные, свирепые, непобедимые в рукопашной… Тогда село помогало селу, город городу, а король королю. Это сейчас они норовят сцепиться, словно бродячие псы над костью. А тогда… Отголосок тех времен сохранился в этой вот стреле. Насколько я знаю, уже лет семьдесят она не доставалась из сундука. Тогда король из Остки просил подмоги против все тех же загорцев. Дело в том, что ее нельзя послать просто так, по пустячному поводу. Ни у кого просто рука не поднимется. Черная стрела — знак истинной опасности, угрозы, которая, если ее не задавить сообща, погубит весь юг Заречья. И если Кремень Беспалый отправил ее, значит, Ломышанскому королевству пришлось взаправду туго.

Молчание повисло над трактом. Только трясли головами, фыркали кони. В глубине леса тревожно кричал удод, жалуясь на судьбу: «Худо-тут, худо-тут!»

Ходась с Велиной стояли на коленях над раненым, как у гроба на панихиде. Годимир застыл на одном колене у ног королевны, которая, глядя на черную стрелу, беззвучно шевелила губами, словно продолжая рассказ.

Рассыпчатой трелью обозначил свое присутствие дятел.

На солнце набежало небольшое, но плотное облачко. Тень предчувствием грядущей беды скользнула по лицам людей.

И тут Дямид рванул тряпку. С пронзительным треском лопнули нити основы и утка. Вздрогнула Аделия. И неожиданно для всех пошевелился и тихо застонал раненый.

— Живой! — радостно воскликнула Велина.

— Благодарение Господу, — выказал особую благочестивость рыжебородый купец.

— Живой? — Королевна, не глядя, сунула стрелу в руки Годимиру. Наклонилась над гонцом. Схватила его за плечо, рывком развернула.

— Ты что делаешь? — удивилась сыскарь. — Он же…

— Мне нужно знать! — проявляя воистину королевскую решительность отмахнулась Аделия. — И он скажет!

Она наклонилась. Низко, почти вплотную к перепачканному кровью лицу. Глаза в глаза. «И дыхание их смешалось», — наверняка сказал бы любой шпильман, когда бы сподобился присутствовать при этой сцене.

— Говори! Ну же!

Заречанка тряхнула незнакомца. Еще! И еще! Откуда только сила берется. Крепкий плечистый мужчина дергался в руках не отличающейся в общем-то богатырской силой девушки словно тряпичная кукла.

— Говори, подлец! Кто тебя послал! Куда! Ну же! Ну?

— Погоди! Добьешь ведь! — схватила ее за локоть Велина. — Разве можно? Перевязать сперва…

— Некогда! Он скажет! Или… — Королевна попыталась встряхнуть раненого еще раз, но рука сыскаря держала, как кузнечные клещи. Не очень-то воспротивишься. — Отпусти! Кому сказала? На моей земле… Я тут…

Аделия вырвала рукав. А скорее всего, как подумалось Годимиру, и не вырвала, а вовсе даже сыскарь подумала и отпустила. Ведь если подумать, раз ты в королевстве своего отца, значит мы все твои гости, и не в обычаях честных людей указывать хозяевам, что они должны делать. В чужой монастырь, как говорится, со своим уставом не ходят.