Заложницы вождя - [21]

— Боже ж милостивый, — тихо зашептал парень, — Боже правый! Спаси и помилуй. Как есть — Апокалипсис! Живыми нам отселева не выбраться.

Если бы он знал, как близки были его предположения к истине.

АД КРОМЕШНЫЙ

Нескончаемо-длинная колонна ссыльных немецких женщин, окруженная с двух сторон конвоирами ВОХРа, медленно змеилась по огромной территории номерного оборонного комбината, обтекала железнодорожные составы, стоящие под погрузкой на подъездных путях, вагонов тут было видимо-невидимо. Колонна шла мимо гор руды, заиндевелого на морозе угля. Здесь вольнонаемные рабочие не ходили. Конвой, согласно инструкции, вел ссыльных по черной снежной целине, в стороне от людских глаз. То и дело женщины задирали головы — с вершин отвалов порожней породы, похожей на египетские пирамиды, стекали ослепительно яркие шлаковые реки.

Ссыльные шли молча, каждый нес в душе страшную, но похожую думу: «Майн Готт! Что теперь с нами станется? Долго ли сможем существовать под ружьем, в унижении, в обиде, в муках и голоде? За какие страшные провинности перед властями пригнали их сюда на погибель?» Все они смутно догадывались, что, попав волею судьбы на засекреченный военный объект, они не могут рассчитывать на то, что смогут выйти отсюда живыми. Ведь даже в советских газетах писали, что фашисты убивают иностранных рабочих, которые строили им секретные заводы.

Эльза, дрожа от холода в своем легком осеннем пальтишке, с надеждой и тайным ожиданием то и дело посматривала на Анну, но старшая подруга отворачивалась, избегала разговоров, наверное, очень боялась доноса. У всех на памяти был вчерашний случай: кто-то донес начальству режимной зоны, что двое женщин восторженно говорили о Вагнере. Ночью их забрали. Напрасно они убеждали, что речь шла о немецком композиторе. Что же касается Эльзы, то она не боялась доноса, ибо и сейчас считала себя в душе комсомолкой, ненавидела Гитлера, развязавшего войну, всем сердцем верила, что их высылка — недоразумение, которое скоро разъяснится, и женщины возвратятся домой.

Вчера перед строем ссыльным объявили: «Вы будете работать на военных заводах, изготавливать боеприпасы и оружие для фронта». Эльза, услышав это, впервые поймала себя на страшной мысли: «Выходит, теперь она обязана изготавливать оружие для убийства немцев, ведь не вся Германия состоит из фашистов». Мысль, конечно, была по-детски наивной. Шла жестокая война, в ходу у всех людей в СССР на устах был один лозунг: «Убей немца!» «Смерть немецко-фашистским захватчикам!», но что-то нехорошее засело в груди острой занозой, не давало покоя, так хотелось поделиться тревогой с Анной.

Над станцией Щекино редкие электрические лампы под алюминиевым козырьком раскачивались под колючим ветром. Они невольно придавали окружающему пейзажу зловещий вид: рассвет, злой конвой, слева и справа выплески пламени, грохот на недальнем полигоне, сутулые тени женщин, бредущих в черную неизвестность. И господин Мороз, лютый сибирский мороз, когда птицы замерзают на-лету и камешками падают на стылую землю. Мороз как бы пробует ссыльных на прочность. Эльза видела вокруг заиндевелые лица страдалиц, женщины походили на близнецов. А еще появилось ощущение голода. С тех пор, как выехали из Поволжья, все время хотелось есть. Часто вспоминала, как в их дом ворвались сотрудники НКВД, распахнули окна, двери, быстро осмотрели кладовые и сараи, затем приказали срочно собраться, прихватив с собой всего по сорок восемь килограммов вещей ли, продуктов ли. Мать, помнится, прежде всего подумала о еде, достала ключ, отомкнула кладовку, отсыпала из мешка с полпуда белой муки-крупчатки, затем по стремянке взобралась на чердак, отрезала от копченого окорока здоровенный кус, всю еду запихала в прочный мешок. Но… во время погрузки на подводы мешок куда-то исчез. Да и о теплых вещах мать почему-то не подумала. Только теперь Эльза поняла, какой они сделали промах. От холода она вся дрожала, коченели руки и ноги, яростно щипало щеки и нос. Трудно было дышать, мороз обжигал гортань. Над колонной стоял пар от прерывистого дыхания сотен людей. Чтобы хоть немного согреться, ссыльные убыстряли шаг, ломая строй. И тогда конвоиры, закутанные в длинные тулупы, начинали нервничать, угрожающе замахивались на женщин винтовками с тусклыми штыками, зло покрикивали, употребляя выражения, от которых Эльзу поташнивало, она сразу же закрывала глаза, будто щитом загораживаясь от происходящего.

Наконец колонна ссыльных остановилась перед очередными, четвертыми по счету воротами. И перед каждыми их пересчитывали, как скот, привезенный для убоя на мясокомбинат, считали, проводя руками по головам. Но на сей раз их почему-то долго держали на промороженной площадке, видимо, не в порядке оказались документы для входа в цех, а может, не сошелся счет у вохровцев и конвоя. Начальник режимной зоны капитан Кушак, с недавних пор появившийся в бараке, ни на минуту не оставлял ссыльных без внимания. И сейчас, ругнувшись на старшего вохровца, зло дернул наушники на резинке, длинно и замысловато выругался, ушел в бревенчатую контору, из трубы которой мирно курился дымок.