Заложница - [24]

Ронни бросил трубку и снова взглянул на Сабру. Она прижала к себе крошечную дочку и кивнула.

— Ладно, вы все слышали, — сказал он, обращаясь к заложникам. — Я хочу, чтобы мы все вышли отсюда в целости и сохранности. Теперь слово за Денди. Можете пока расслабиться. Через шестьдесят минут все будет кончено.

— А вдруг он не согласится оставить вас в покое? — спросила Донна. — Что ты тогда с нами сделаешь?

— Почему бы вам не сесть и не помолчать? — раздраженно бросил Верн.

— Почему бы тебе не поцеловать меня в задницу? — возмутилась она. — Ты мне не начальник! Я хочу знать, буду я жить или умру. Что он будет делать через час? Перестреляет нас по очереди?

Повисло неловкое молчание. Все взгляды устремились к Ронни, но он упрямо не желал отвечать на их молчаливый вопрос.

Агент Кайн снова впал в полузабытье, а возможно, просто повесил голову от стыда за свою неудачную попытку освободить заложников. Так или иначе, он сидел, опустив подбородок на грудь.

По Глэдис и Верну стало заметно, что они устали. Возбуждение, сопутствовавшее рождению ребенка, прошло, Глэдис положила голову на плечо Верна и закрыла глаза.

Тайл присела на корточки рядом с Доком. Сабра снова заснула, маленькая Кэтрин спала у нее на руках.

— Как она?

— Слишком сильное кровотечение, черт побери. Давление падает.

— Что вы можете сделать?

— Я пытался массировать матку, но это не помогло. — Он наморщил лоб, напряженно соображая. — Есть еще один способ.

— Какой?

— Кормление.

— Разве у нее могло уже появиться молоко?

— Нет. Вы когда-нибудь слышали об окситоцине?

— Кажется, это что-то женское.

— Гормон, который помогает отделению грудного молока. Он также способствует сокращению матки, что, в свою очередь, уменьшает кровотечение. Сосание стимулирует высвобождение этого гормона.

— Вот как? Тогда почему вы не…

— Потому что я считал, что к этому времени они уже давно будут в больнице! Кроме того, ей и так уже досталось.

Они немного помолчали, глядя на Сабру. Им очень не нравилась ее бледность.

— Еще я боюсь инфекции, — признался Док. — Черт побери, их обеих необходимо немедленно госпитализировать! Что вы можете сказать об этом Кэллоуэе? Типичный служака?

— Похоже на то. Но, по-моему, способен мыслить разумно. С другой стороны, Денди — настоящий маньяк. Я хорошо слышала, как он где-то за спиной Кэллоуэя сыпал угрозами. — Она взглянула на Ронни, старавшегося одновременно не выпускать из поля зрения парковочную площадку и мексиканцев, которые определенно все больше нервничали. — Он нас не убьет, как вы думаете?

Док явно не торопился ответить на ее вопрос. Он поменял подкладку под Саброй и устало провел ладонью по волосам. По городским меркам, ему не помешал бы визит к парикмахеру. Но почему-то ему, особенно в такой обстановке, шли отросшие волосы.

— Я понятия не имею, как он поступит, мисс Маккой. Меня вообще не перестает удивлять, каким несчастьям одно человеческое существо может подвергнуть другое. Не думаю, что мальчишка способен выстроить нас всех и хладнокровно расстрелять, но никаких гарантий дать не могу. Тем более что разговоры на эту тему на исход никак не повлияют.

— Довольно пессимистичная точка зрения.

— Вы спросили, я ответил. — Он безразлично пожал плечами. — Хотя считаю, что нам ни к чему об этом разговаривать.

— Тогда о чем вы хотите поговорить?

— Ни о чем.

— Неправда! — Тайл нахмурилась. — Вы хотели бы спросить, как вышло, что я вас узнала.

Док взглянул на нее, но ничего не сказал. Он успел возвести вокруг себя заслон, но ее задачей как раз и было пробить эту невидимую броню.

— Когда вы вошли в магазин, я сразу подумала, что в вас есть что-то знакомое, но не могла вспомнить, где я вас встречала. Потом, во время родов, как раз перед тем, как появился ребенок, я сообразила, кто вы такой. Мне кажется, вас выдало то, как вы обращались с Саброй.

— У вас потрясающая память, мисс Маккой.

— Тайл. На самом деле моя память могла бы быть и получше. Дело в том, что я о вас рассказывала в одном из репортажей.

Он невнятно выругался.

— Значит, вы были среди той шайки репортеров, которая превратила мою жизнь в ад?

— Я — хороший репортер, доктор Стэнвис.

Он презрительно рассмеялся.

— Ну еще бы. И вам нравится то, чем вы занимаетесь?

— Очень.

— Вам нравится лезть в жизнь посторонних людей, которых и так постигла беда, выносить все их несчастья на суд общественности, лишать их возможности хотя бы собрать осколки своей разбитой жизни?

— Вы вините в своих трудностях прессу?

— По большей части да. Вы прекрасно знаете, как негативная пресса может повлиять на положение дел — в больнице, например. А плохая пресса — ваша работа и вам подобных.

— Вы сами создали себе негативную прессу, доктор Стэнвис.

Он сердито отвернулся, и Тайл поняла, что она задела больную струну.

Доктор Брэдли Стэнвис был известным онкологом, работавшим в одном из самых популярных и прогрессивных онкологических центров в мире. Туда съезжались пациенты со всех концов света. Как правило, это была их последняя попытка спастись от смерти. В больнице не могли спасти всех, но ее сотрудники демонстрировали поразительные успехи по продлению жизни безнадежно больных — и одновременно по обеспечиванию им жизни такого качества, которое делало это продление целесообразным.