Закрытые. Жизнь гомосексуалов в Советском Союзе - [83]

.

Затем Новиков побеседовал с врачом из Московского психоэндокринологического центра Львом Герциком. Герцик сочувственно относился к гомосексуалам и прекрасно понимал их положение:

– Честно говоря, страшен не столько сам гомосексуализм, сколько так называемая гиперсексуальность гомосексуалистов, – сказал он. – Как показывают исследования, гомосексуалисты значительно более эротичны, нежели все остальные люди. Среди гомосексуалистов очень широко распространены анонимные связи, когда партнеры даже не знают имен друг друга. Но их гиперсексуальность… – это результат враждебности, которую они ощущают со стороны общества, стремления уйти от одиночества и чувства неполноценности. И в этом смысле уголовная ответственность за гомосексуализм приносит только вред. Она запугивает гомосексуалистов, озлобляет их, загоняет их в подполье вместе со множеством проблем, которые требуют разрешения. У меня лично не вызывает никакого протеста возможность создания гомосексуальной семьи. Общество от этого не пострадает, хотя я понимаю, что сейчас моя мысль будет воспринята в штыки, как крамола. Потому что против этих людей в общественном сознании существует масса социальных комплексов, предубеждений, которые с возникновением и распространением СПИДа будут только углубляться. Для средств массовой информации здесь еще масса работы – нужно выработать правильное к этому отношение. В принципе человек, наверное, имеет право решать, что ему больше нравится. И вообще, чем терпимее будет общество, тем меньше оно будет иметь проблем – это совершенно очевидно[335].

Новикову даже удалось взять интервью у Арона Белкина, который в сталинские годы лечил гомосексуалов в Сибири под руководством своего наставника Игоря Сумбаева. Белкин также выразил сожаление по поводу того, что в течение многих десятилетий проблема гомосексуальности в СССР игнорировалась:

– Будучи пуританами, мы закрывали глаза на проблему гомосексуализма, заметали ее под ковер, – сказал он. – Все попытки исследований, все идеи оставались в рамках узкого круга ученых. Упомянуть слово «гомосексуалист» в печати? Да вы смеетесь!

– Однако сейчас, – парировал Новиков, – обстановка начинает меняться, признаком чего является хотя бы это наше с вами интервью. Может быть, теперь самое время подумать о том, как наладить лечение гомосексуалистов, по крайней мере той их части, которая хочет этого и имеет шансы вылечиться? Неужели у советской медицины нет вообще никакого опыта в этой области?

– Отчего же! – ответил Белкин. – В 20‐е годы гомосексуалистов лечили, и довольно эффективно. В конце 40‐х годов ими очень успешно занимался профессор И. С. Сумбаев в Иркутске, хороших результатов добивался своими методами профессор Н. В. Иванов в Горьком. Если человек хочет лечиться, вопросов быть не должно – надо ему помочь. Но для этого нужно в первую очередь подготовить врачебные кадры. Профессор Иванов организовал специальную терапию, а после его смерти ею занялся его ученик Я. Г. Голанд. Я, кстати, тоже его ученик, и в моей практике было очень много таких случаев. Кроме того, необходимо применять психоанализ – очень серьезную, очень длительную психотерапевтическую работу. У нас психотерапевтическая школа в тех конкретных условиях, в которых мы жили, просто не могла развиваться. Потому что психотерапия – наука очень демократичная, и любые идеологические препоны для нее смерти подобны.

И вот что мы имеем? Советская психотерапия ограничивается очень небольшим набором методик, ориентированных в основном на групповое лечение (потому что так экономически выгоднее), а глубинной психотерапии – как раз той, которая необходима для коррекции сексуальной ориентации, – у нас нет. Эта область знаний, как никакая другая, требует серьезной системы образования, которой у нас тоже не существует[336].

– То есть вы хотите сказать, что двум читателям, обратившимся в нашу редакцию, нельзя помочь?

– Вот я – врач и, допустим, знаю психоанализ. Но я не могу позволить себе принимать больного в течение полутора часов три раза в неделю на протяжении года, поскольку у меня существует почасовая нагрузка и, не выполнив ее, я нарушу должностную инструкцию. И тогда меня в любой момент могут спросить, почему я «получаю деньги зря». Если однажды мы будем свободнее, богаче и освободимся от бюрократии, может быть, я действительно решусь: придет ко мне, допустим, тот парень, который написал вам письмо, я закрою свою запись на неделю и скажу, что пока я буду заниматься только этим человеком[337].

– Из ваших слов следует, что появление у нас в стране глубинной психотерапии – или, иначе говоря, психоанализа – возможно лишь спустя десятилетие, а то и несколько десятилетий. Допустим, сегодня, прямо сейчас в редакцию обращается человек и просит помочь ему избавиться от гомосексуализма. Что мы можем ему ответить?

– Ничего, мы безоружны, – вздохнул Белкин. – Пока нет людей, которые бы этим занимались. И я не беру таких больных, хотя мог бы. Даже те, кто может лечить, за это не возьмутся. Минздрав сразу же должен думать о выделении денег…[338]

В декабре 1988 года Новиков опубликовал в «Молодом коммунисте» длинную и обстоятельную статью «Синдром трех обезьянок», где он представил письма двух гомосексуалов вместе со своими интервью с Игнатовым, Герциком и Белкиным. Статья начиналась так: