Закрытые. Жизнь гомосексуалов в Советском Союзе - [16]

[37]

В годы наибольшей популярности в Москве перед войной меня окружала масса молодежи. Я часто сидел с ними в ресторанах, заказывал на всю компанию ужин, оплачивал, а сам уходил к себе в номер. Никто из них мне не нужен был, я думал, пусть они посидят за мою юность и повеселятся. Сто, двести рублей [средняя зарплата советского рабочего] для меня ничего не стоили, ибо я зарабатывал до 125 тысяч в месяц. Отсюда шли толки, что я развращаю молодежь пачками…[38]

Несмотря на то что тайной полиции было известно о сексуальных похождениях Козина (роскошная гостиница «Метрополь» в самом центре Москвы, где жил певец, тщательно прослушивалась), его не трогали. До поры до времени. В декабре 1944 года, вскоре после дня рождения Сталина, глава НКВД Лаврентий Берия вызвал Козина в свою резиденцию для беседы о содержании его песен.

Приближенный к вождю Берия в те годы внушал не меньший страх, чем сам Сталин. На протяжении многих десятилетий он организовывал самые кровавые чистки и одним росчерком пера отправлял тысячи советских граждан в ГУЛАГ, под пытки или на расстрел. Его боялись даже военачальники. В Красной армии ходил эвфемизм «пить кофе у Берии» – для обозначения чисток. Как и его предшественники, Берия был не только бессердечным убийцей, но и развратником. Его жертвами становились молодые женщины, которых его телохранители хватали на улицах и доставляли в особняк, где Берия насиловал их. «Можете кричать, но это не имеет значения, – говорил он своим многочисленным жертвам, – лучше подумайте и ведите себя как нужно». После изнасилования женщины получали букет цветов от телохранителя Берии – в знак того, что секс был «по обоюдному согласию». Тех, кто осмеливался оказать сопротивление, бросали за решетку[39].

Берия, конечно, знал о том, что Козин предпочитает мужчин, и презирал его за это. Гетеросексуальность удивительным образом позволяла насильнику ощущать собственное нравственное превосходство. Манерность певца также вызывала у Берии раздражение и отвращение, однако при встрече с Козиным он этого не показывал.

– Ну, расскажи, Вадим, что ты поешь по праздникам? – спросил Берия.

Вадим напел свою единственную песню, в которой прославлялось советское государство.

– И это всё?! – удивился Берия. Он ожидал, что в репертуаре Козина будет больше политических песен.

– Всё, – несколько равнодушно ответил Козин.

– Ну, знаешь ли… Тебе надо подготовить что-то для него, – сказал Берия, жестом указывая на портрет Сталина на стене. – Ему будет очень приятно.

– Я лирический певец и ничего другого разучивать не буду.

Берия улыбнулся.

– Так и не будешь? – вопрос прозвучал как угроза.

– Не буду.

– Точно не будешь? – спросил Берия более серьезно.

– Не бу-ду.

– Ну ладно, иди. Будем считать, что разговор не состоялся[40].

Несколько недель спустя НКВД подписал приказ об аресте Козина. В феврале 1945 года, в возрасте сорока двух лет, Козин был приговорен к восьми годам лишения свободы за контрреволюционную агитацию в военное время, развратные действия в отношении несовершеннолетних и мужеложство. Его отправили в трудовые лагеря на Колыме, в одну из самых страшных колоний сталинского ГУЛАГа. Изоляция от внешнего мира, низкие температуры и ужасные условия жизни приводили к рекордно высокой смертности среди заключенных[41].

Однако исключительный талант и известность Козина спасли его от смерти. Заключенных артистов и певцов взяла под крыло руководившая культурной деятельностью лагеря Александра Гридасова, жена одного из начальников Магаданского ГУЛАГа Ивана Никишова. Благодаря заступничеству Гридасовой Козину разрешили выступать в Магаданском музыкально-драматическом театре, и его концерты пользовались огромной популярностью у местных жителей. Но, несмотря на то что Козин продолжал выступать, он по-прежнему оставался заключенным ГУЛАГа, и его жизнь находилась во власти комендантов.

Однажды Козин выступал на закрытом вечере для магаданских офицеров милиции и начальников ГУЛАГа. К началу концерта зрители были уже в подпитии. Занавес раздвинулся, и перед публикой предстал Козин – он стоял в окружении букетов, облокотившись на рояль. Зал на мгновение замер, а затем взорвался аплодисментами. Кто-то выкрикнул: «Козину – ура!» Остальные подхватили и стали скандировать: «Ура! Ура!»

Вдруг из ложи поднялся разъяренный и едва стоящий на ногах генерал Никишов:

– Кто крикнул «ура»?! Вы кому кричите ура?

Зрители мгновенно замолчали и посмотрели в его сторону.

– Вы кому кричите ура? Педерасту?! – кричал он, указывая на испуганного Козина. – Только правительству можно кричать ура! Убрать дурака из зала! А ты, – он бросил гневный взгляд в сторону певца, – вон со сцены!

– Кто? Я? – робко спросил Козин.

– Да, ты! Вон со сцены! В карцер немедленно! – рявкнул Никишов.

Козин бросился со сцены в гримерку, а за ним – Александра Гридасова.

– Вы не волнуйтесь, Вадим Алексеевич, никакого карцера, я все улажу! – приговаривала она, пытаясь его успокоить. Гридасова тут же кому-то позвонила, и Козина отвезли в лазарет, где он провел следующий месяц, притворяясь больным. Когда об инциденте все забыли, Козин вернулся на сцену, хотя пережитое унижение надолго осталось в его памяти