Закрытые. Жизнь гомосексуалов в Советском Союзе - [14]

При Сталине, как, впрочем, и на протяжении всего существования СССР, у адвокатов было мало возможностей добиться оправдательного приговора. Поскольку внесудебный террор стал обыденным явлением, адвокаты были нужны лишь для сохранения видимости судебного процесса. Печально известный генеральный прокурор СССР Андрей Вышинский, лично вынесший множество смертных приговоров невиновным людям, постоянно критиковал советских адвокатов за их стремление защищать интересы клиента в ущерб советскому государству. По словам Вышинского, адвокат должен был защищать своего клиента так, чтобы его работа не шла вразрез с интересами государства. Адвокаты, опасаясь потерять работу и тоже оказаться на скамье подсудимых, не испытывали особого желания оспаривать аргументы прокурора.

На громком показательном процессе, который состоялся в ноябре – декабре 1930 года и вошел в историю как «Дело промпартии», защита продемонстрировала «идеальное» поведение, какого и ожидало советское государство от адвокатов. Председательствующим судьей был сам Андрей Вышинский, подсудимыми – группа известных советских экономистов и инженеров, обвиняемых по сфабрикованному делу о государственной измене. Вместо того чтобы представить прокурору доказательства невиновности своих клиентов, один из адвокатов поздравил его с исторической обвинительной речью и кротко заметил, что нет необходимости в физической ликвидации его подзащитных, на чем настаивало обвинение. Таким образом, адвокат держался безупречно: не оспаривал обвинение и даже не попытался смягчить приговор[31].

Саша и другие обвиняемые в мужеложстве могли ожидать еще меньшего от адвокатов, которые не только не хотели рисковать своим положением, но и были крайне плохо осведомлены о юридической практике, связанной с законом о мужеложстве. Само по себе такое преступление было новым явлением, не было никаких указаний или инструкций о том, как защищать таких клиентов, поэтому адвокатам приходилось полагаться исключительно на собственное понимание дела. Среди адвокатов и судей не было единого мнения относительно того, что следовало считать мужеложством; в некоторых случаях закон о мужеложстве применялся даже в тех случаях, когда, согласно материалам дела, между участниками имел место только оральный секс.

Суд состоялся 27 июня 1941 года, через четыре дня после того, как Германия напала на СССР. В суде Саша признал свою вину лишь частично.

– Меня к мужеложству никогда не тянуло. Я всегда старался вырвать из себя эту грязь.

– Почему же тогда вы занимались мужеложством с другими актерами? – спросил прокурор.

– Я всего лишь хотел завести знакомства среди актеров. Я надеялся получить работу в театре, поэтому и стал этим заниматься. Я знал, что многие актеры так живут. Честно говоря, я хотел рассказать об этом матери – я зашел слишком далеко. Я даже хотел пойти к врачу, но мне было страшно. Я знал, что меня за это арестуют.

Павел, однако, полностью признал свою вину и рассказал, что узнал о наклонностях Саши от своего бывшего любовника Андрея. Стоило Саше переступить порог театрального института, как Андрей указал на него Павлу и уверенно заявил, что Саша – один из них. Павел также признался, что влечение к мужчинам у него появилось в возрасте двадцати одного года. Раньше он не был уверен, стоит ли прислушиваться к своим желаниям, но затем наконец им поддался.

На судебном заседании присутствовали и другие мужчины, с которыми у Павла и Саши были сексуальные отношения. Некоторые из них были признаны потерпевшими, другие тоже получили тюремные сроки. Один из них, тридцатилетний Михаил Брусникин, пытался оправдать свои действия: «Во всех случаях совершения актов мужеложства я был выпивши. Выпиваю я потому, что чувствую себя одиноким, это угнетает меня, и поэтому я искал утешения в вине. С женой я прожил с 1929 по 1939 год, но с большими перерывами. Женщины меня привлекают и сейчас, но, когда я выпью вина, меня тянет к мужчинам. Я думал, что это результат того, что я болен шизофренией. Когда я трезв, мужеложство кажется мне отвратительным».

Суд приговорил Сашу к шести годам лишения свободы. Другие мужчины получили аналогичные приговоры. Сашиной мечте стать актером не суждено было сбыться.

Глава 4, в которой звезда эстрады ведет двойную жизнь и втайне страдает

Москва, 1940

Вадим Козин был, вероятно, самым популярным советским певцом 1930‐х годов. Несмотря на то что сам Козин предпочитал живые выступления, появление музыкальных записей, радио и граммофонов способствовало тому, что его слава быстро распространилась по всему Союзу, а имя было у всех на устах. Подобно молодому Фрэнку Синатре, выходя на сцену, он заставлял людей в зале кричать от восторга и плакать от радости. Зрители тянули руки в отчаянной попытке дотронуться до артиста, и очень часто во время и после выступлений сотрудникам милиции приходилось сдерживать толпы штурмующих концертные залы. Козин пользовался народной любовью и упивался ею.

Хотя песни Козина были невероятно популярны в народе, он часто подвергался критике со стороны высокопоставленных партийных чиновников за излишнюю сентиментальность и отсутствие настоящего социалистического духа. В партии считали, что истинный певец социализма должен петь о советских рабочих и прославлять их самоотверженный труд на благо родины. Музыка Козина была совсем другой: он пел о романтических чувствах, о едва уловимых оттенках жизни, о радости и боли, о надежде и страданиях