Закопчённое небо - [12]

Крысиная мордочка дяди Стелиоса вытянулась.

— То, что мог, я сделал. И даже более того… Имею я право лишить теперь куска хлеба собственных дочерей? — с несчастным видом протянул он, покосившись на супругу. Та сосредоточенно что-то обдумывала, и это очень беспокоило дядю Стелиоса. — Пойду отведу его в полицию, — сказал он, подойдя к мальчику. — Гм! Сын Спиридулы… Ты говоришь, она умерла? — обратился он к Тимиосу.

— Да, дядюшка…

— А кто послал тебя сюда?

— Отец Герасимос, — ответил мальчик, глядя голодными глазами на головки сыра. — Ба, дядюшка, сколько у тебя сыра! — прошептал мальчик, глотая слюну от голода.

6

Из соседней комнаты не доносилось ни звука. Выдвинув ящик комода, Мариго достала чистое полотенце и дала его Илиасу вытереть лицо.

Пока он причесывался, она молча наблюдала за ним. Илиас сначала провел расческой по волосам, потом рукой слегка пригладил их, придав форму прическе. Это он проделал несколько раз, прежде чем добился желаемого результата. Волосы, смазанные бриллиантином, поблескивали на свету.

От взгляда матери ничего не ускользнуло. Ее поразило, что сын не торопится.

— Разве ты не идешь на работу? — спросила она.

— Нет.

— Почему?

— Я вчера взял расчет. Думаю немного проветриться. Послезавтра мне идти в армию.

— Скажи лучше, что тебе охота погулять с этой проклятой… — бросила Мариго, покачав головой.

Илиас с удивлением взглянул на ее лицо, отражавшееся в зеркале, и губы его сложились в едва заметную улыбку. Собственно, чему удивляться, ведь мать все знает. Она встает чуть свет, прибирает квартиру, чинит белье, готовит обед, стирает, но было бы ошибочно думать, что эта высокая худощавая женщина с легкой походкой и печальными глазами ничего не замечает вокруг, поглощенная домашними заботами. Мать, словно тень, всегда рядом с ним и другими своими детьми, и все ей о них известно.

Илиас пригладил волосы на затылке мокрой расческой и бросил ее на комод. Мать тотчас убрала расческу. «Ах! Какой он неаккуратный! Швыряет все куда попало!» — подумала она.

— Соседи не перестают судачить, — строго сказала Мариго. — Может, и к лучшему, что ты идешь в солдаты: кончится наконец эта история с Фани. Грешно путаться с замужней. — Илиас равнодушно пожал плечами и стал одеваться. — Пока ты будешь в армии, она наверняка найдет себе другого дружка.

Мариго взяла у Илиаса влажное полотенце и повесила его на спинку стула. «В доме все вверх дном, точно сегодня воскресенье», — подумала она. По воскресным дням ей приходилось с утра до вечера прибирать за всеми.

Зимнее солнце выглянуло из-за туч, свет его залил комнату. Мариго собрала разбросанное повсюду белье сына и, держа его в охапке, села на краешек стула. Илиас обернулся, посмотрел на нее.

— Да что с тобой, глупенькая? Ты плачешь? — со смехом воскликнул он.

— Как я буду без тебя, Илиас!

— Ну брось!

— Я и сама не знаю… — прошептала она, вытирая глаза его майкой.

Мариго глубоко вздохнула. Знакомый запах, исходящий от белья сына, немного успокоил ее. У каждого человека тело имеет свой запах. У Никоса оно пахнет совсем иначе. А от грязного белья Хараламбоса несет так, что хоть нос зажимай. Старость ли тут виновата или, может быть, просто умерла в ее душе прежняя любовь к нему?

— Страшно мне, Илиас, — продолжала она. — Все говорят о Гитлере…

— Ты уже и в политику лезешь? — перебил ее Илиас.

— Будет война… А ты, сынок, даже не знаешь, что это такое. В ту войну тебя еще на свете не было.

Последнее время Илиас работал в артели бетонщиков на стройках. Он переменил множество профессий с тех пор, как его отдали подмастерьем в слесарную мастерскую, но ни в одном деле не преуспел. Все было ему не по душе. Илиасу нравилось только бренчать на гитаре. В свободное время он часами сидел, перебирая струны, и даже сочинял что-то.

Целый год копил он деньги, чтобы купить гитару. Он сам научился играть, порой не расставался с гитарой даже ночью, словно надеясь открыть в ее звуках тайну жизни. А потом вдруг надумал уплыть на пароходе за границу. С тех пор он жил только этой мечтой, а гитара пылилась на шкафу. Фани подсмеивалась над Илиасом. Положив голову ей на грудь, он мог часами с увлечением рассказывать о своих планах.

— Ну и болтун ты, золотко мое. Никуда ты отсюда не уедешь! — как-то вечером сказала ему Фани.

Он вскочил, задетый за живое.

— Черт возьми! Я ни на одной работе не могу долго удержаться… А почему, как ты думаешь? Червь какой-то точит меня, Фани…

Илиас завязывал перед зеркалом галстук.

— Если бы мне не идти в армию, уехал бы я куда глаза глядят, — сказал он матери.

— Глупости. Ты еще не выкинул это из головы?

— А твое какое дело? Не суйся, когда тебя не спрашивают! — закричал он в ярости.

Мариго испуганно съежилась. Ей надо было кое-что сказать сыну, но она понимала, что сейчас для этого неподходящий момент. Стоило Илиасу выйти из себя, как он делался просто невменяем. Мариго открыла верхний ящик комода, чтобы достать ему чистый носовой платок, и увидела лежавшую там старую фотографию. На ее худом, морщинистом лице появилась печальная улыбка.

— Посмотри, сынок… — Илиас в это время приглаживал усики; видно было, что он еще не совсем отошел. — Вот вы, совсем маленькие… Вот отец… И я, — тихо добавила она.