Закон жизни - [2]

– Только не умирай, дедушка карагач, ты только не умирай, – прошептала она, и долго еще оглядывалась по дороге через пустырь.


Карагач стоял молча, поникнув под жгучим полуденным солнцем.
Дни шли за днями, солнце палило все жарче, а карагач стоял: с голыми черными ветвями, слегка скособоченный, угрюмо молчащий, но и непокорно-несломленный даже в этой своей молчаливости. Корни его уходили глубоко под дно реки, так глубоко, что не достало до них огненное жало молнии. И там, в темной глубине, еще билось его сердце. 


Потерявший мужество – теряет жизнь. Но карагач был не из малодушных. Посаженный самим Ходжой Насреддином, он накрепко запомнил услышанные еще саженцем слова: «Вслед за холодной зимой всегда приходит солнечная весна; только этот закон и следует в жизни помнить, а обратный ему – предпочтительнее забыть».


Так он и стоял, ни о чем не думая и ни на что не надеясь, в ожидании, когда затянутся его раны, ибо твердо знал, что на живом теле все раны когда-нибудь затягиваются – нужно лишь дать им время.


Дни шли за днями, и каждый день приходила девочка к своему занемогшему другу – гладила колючую кору, обнимала теплыми ручонками и шептала слова поддержки и утешения. И каждый день прибавлялась на безлистных ветвях еще одна пестрая ленточка. Мать девочки только вздыхала и без слов вплетала в косички все новые ленточки.


Вот и весна прошла, раскаленное добела солнце плавило синеву неба, и пожухли у дороги покрытые пылью карагачи. Они злобно взирали на голый скелет некогда могучего собрата и глумливо перешептывались: «Нет, вы только посмотрите, он до сих пор стоит. Уже прогнил насквозь, труха вместо внутренностей, а он все кочевряжится. Ничего, долго ему не продержаться. Высушит его за лето солнце, а зимой обломают на дрова».

Но прошло лето, и осень тоже прошла, а он все так же стоял, упрямо вцепившись корнями в холодную землю. Никто не осмеливался подступиться к нему с топором: ведь это был карагач самого Ходжи Насреддина! А если бы и нашелся такой безумец, то пришлось бы ему сначала сразиться с маленькой фурией, от одного взгляда которой умчался бы он без оглядки, бросив свой топор и потеряв сапоги впридачу.


Медленно тянулись холодные зимние дни, но природа неумолимо следует своим законам, и зима, покряхтев, уступила дорогу весне. Солнце стало задерживаться в небе подольше и припекать пожарче. Земля прогревалась, и стала в ней просыпаться невидимая пока на поверхности жизнь. Зашевелились корешки, набухли и полопались семена, семечки, луковицы и клубеньки, потянулись вверх бледные зеленые росточки.

Какая непреодолимая сила заключена в этих ростках: хрупкие, мягкие, беззащитные перед зноем, морозом и жадными челюстями, упорно карабкаются они сквозь сухие мерзлые комья – наверх, к свету, к жизни. Они не думают о том, что их иссушит солнце, истреплет ветер, побьет град или сжует длинноухий ишак. Они вообще ни о чем не думают, а просто делают свое дело – растут и тянутся к солнцу.

Бледный молодой месяц поеживался под холодным еще ветром, когда карагач тихонько вздрогнул. Слабо, медленно, нерешительно задрожала в нем уцелевшая жилка, и потек по ней животворный сок. Карагач молча прислушивался, чувствуя внутри знакомый трепет. Конечно, теперь он не тот молодой красавец с роскошной кроной и горделивой осанкой. Но и сломить его не сумели – не скоро, ой не скоро упадет он сухим бревном в мутный поток. 


Он тихонько улыбался про себя, терпеливо вслушиваясь в тонкое биение жилок.


Утром девочка пришла на пустырь, и словно споткнувшись, прищурилась издали на своего любимца. Подхватила подол и помчалась со всех ног, немилосердно топча нежную первую травку. Острые глаза не обманули ее: среди пестрых ленточек набухли уже первые почки. 


– Я знала! Я знала, что ты жив! – Чистая детская радость плескалась горным потоком и звенела серебряными колокольчиками.

Завистливые карагачи угрюмо взирали, шепелявя голыми ветками, бессильные заглушить звонкий смех.
И почудилось им вдруг, что где-то вдали ответил маленькому колокольчику большой колокол, рассыпавшись легкой, звенящей трелью, и донесся откуда-то знакомый голос:


«Нищий, босый и голый, я – бродяга веселый,


Буду жить, буду петь и на солнце глядеть,


Сын народа любимый и судьбою хранимый,


Я смеюсь над султаном, над эмиром и ханом!


Я – Ходжа Насреддин, сам себе господин,


И скажу – не совру – никогда не умру!»