Закон - [15]

— За здоровье женщин дона Чезаре, — провозгласил Пиццаччо.

— Поднесешь стаканчик? — спросил Австралиец.

Игра продолжалась.

Под сосной Мюрата только-только начался бал. Развешанные на самых крепких ветвях светло-голубые электрические шары заливали нестерпимым светом часть Главной площади и начало улицы Гарибальди.

Площадку для танцев, эстраду с музыкантами, буфет и несколько стоявших у буфета столиков со стульями отгородили от остальной части площади деревянным барьерчиком, выкрашенным зеленой краской. За вход берут двести лир. Юноши и девушки, которые не имеют возможности истратить двести лир на то, чтобы потанцевать, продолжают гулянье, огибая площадь в направлении часовой стрелки. Безработные убрались восвояси в Старый город, где дома стоят впритирку друг к другу, налезают друг на друга, где терраса одного служит двориком другого, где каждая комната — подвал или чердак другой комнаты; и так от самого мола в порту до храма святой Урсулы Урийской, что венчает Порто-Манакоре; кто растянувшись на кровати, кто на тюфяке, а кто и просто на одеяле, брошенном на пол, в зависимости от степени обнищания, слушают джаз; грохот танцевальных мелодий долетает слабо до одних или во всю свою мощь обрушивается на других. На улице Гарибальди термометр в аптеке все еще показывает 30°.

Комиссар полиции Аттилио пригласил местного агронома, назначенного правительством, выпить с ним стаканчик на террасе «Спортивного бара», что напротив претуры на углу Главной площади. Весь бал, таким образом, в поле их зрения.

Ради такого случая, как бал (устроенный муниципалитетом для курортников), комиссар разрешил хозяину бара расширить террасу за счет улицы Гарибальди. Поэтому первый ряд столиков стоит чуть ли не впритык к окошкам тюрьмы, что расположена в нижнем этаже претуры. На террасе бара восседают только те курортники, чьи сыновья и дочки танцуют сейчас под сосной Мюрата: коммерсанты, чиновники из Фоджи или из соседних городков, расположенных вдалеке от моря; местные богатей проводят каникулы на пляжах Северной Италии или на горных курортах Абруцци. Пришли полюбоваться танцами и здешние аристократы: нотариусы, адвокаты, врачи, но все без жен — здесь только мужское застолье. Кое-кто из них не думает, а кое-кто и думает — это уж зависит от характера и политических убеждений — об арестантах, сидящих за решеткой тюрьмы, куда легко проникает и грохот джаза, и гул голосов, звучащих в этот торжественный вечер бала гораздо громче, чем обычно. Арестанты не поют, потому что не знают джазовых мотивов. В сущности, это все мелкие правонарушители, находящиеся под следствием или уже осужденные судьей Алессандро за дела, подсудные судье первой инстанции, — в основном это воришки, попавшиеся на краже апельсинов и лимонов, рыбаки, глушившие рыбу динамитом, или герои не слишком кровавой поножовщины.

— А здесь, в Манакоре, прекрасный джаз, — замечает агроном.

— Для такого маленького городишка просто великолепный джаз, подтверждает комиссар.

Он не спускает глаз с Джузеппины: она танцует по ту сторону зеленого барьерчика под сосной Мюрата.

— Когда я учился в Кремонском агротехническом училище, — продолжает агроном, — я тоже играл в студенческом джазе партию ударных.

Агроном родом с Севера, он белокур, крутолоб, настоящий розовощекий ломбардец. Двадцать шесть лет, и уже три года в Порто-Манакоре на первой своей должности. В основном он занимается вопросом воспроизводства поголовья коз. Живет он на отшибе в маленьком домике, затерявшемся среди иссушенных солнцем холмов к западу от озера; возле дома он построил образцовый хлев для двух козлов — этих производителей ему выделило государство — и для нескольких десятков коз различных пород, причем некоторые экземпляры он за свой собственный счет выписал из Малой Азии; цель его — вывести новую породу коз специально для манакорского побережья, которые давали бы вдвое или даже втрое больше молока, нежели тощие козочки пастухов дона Чезаре. Работа эта, по его мнению, потребует лет двадцать тридцать. Он добросовестный специалист, недаром этот упрямый ломбардец родился и вырос на Севере.

— Я бы и здесь охотно взялся играть на ударных. Но раз ты государственный чиновник, потрудись считаться с общественным мнением.

— Мы все его рабы, — замечает комиссар.

— Я и так выгляжу моложе своих лет, — продолжает ломбардец. — И если я буду бить в барабан, крестьяне окончательно перестанут принимать меня всерьез.

— Отсталая публика, — рассеянно бросает комиссар.

— Вы не представляете себе, каких трудов стоит растолковывать им, что козье поголовье можно значительно улучшить.

— Особенно если учесть, для чего им требуются козы, — говорит комиссар.

Он смеется, показывая все свои зубы — зубы у него красивые, он не зря ими гордится. Не поняв намека, ломбардец продолжает:

— У нас на Севере существуют в городах кружки любителей джаза. Поэтому никто не упрекнет государственного чиновника, если он входит в тот же кружок, что адвокаты и врачи. А в вашем джаз-оркестре одна только зеленая молодежь.

— Вам не повезло, что вы получили назначение в Манакоре.

— Отчего же, здесь интересно, — протестует ломбардец.