Закон — тайга - [10]

— Ну и что?

— Ничего.

— Ты иногда зря на него.

— Замолчи!

— Нельзя так в тайге, Наташа, не по таежному это закону.

— В тайге я сама себе закон.

V

Брод нашли скоро. У выхода из долинки ключ стремительно поворачивал, будто наткнувшись на препятствие, левый берег образовывал косу. На подходе к косе вода вспухала, а за поворотом, разделившись на рябые бесноватые струйки, гулко металась в сужающихся берегах. Войдя в воду чуть выше поворота, Константин обернулся к Наташе, предупредил:

— Иди наискось, вниз не смотри.

Наташа подмигнула ему и ласково толкнула в плечо:

— Давай, действуй.

Теперь-то она знала, как перебродить ключи. А в свое время первая ее попытка едва не оказалась последней. Тогда она не взяла выше, а пошла по самому перекату — ей показалось, что именно здесь мельче, а то, что не сможет устоять на струе, не приходило в голову. Свалило ее у самого берега и проволокло совсем немного, она успела схватиться за выдававшийся из оползня корень. К тому же на счастье близко случился Петр… Но в общем-то она и без него бы, конечно, выбралась… Да, теперь-то она знает, что входить в брод надо как раз перед тем местом, где вода вспухает, здесь она идет тише, словно успокоившись на миг, набирает силу для буйного рывка. Смотреть в воду она тоже не станет и пойдет, разумеется, наискось. Все это ясно без Костиных советов. Но он посоветовал, и она была ему благодарна за наивное внимание.

На песчаном сухом месте они поставили палатку, Константин окопал ее, сделал водоотводную канавку. Наташа подергала туго натянутые палаточные растяжки, насчет канавки сказала:

— Ты уж совсем капитально, вроде на сезон.

— Закон — тайга. Сентябрь, не сегодня-завтра задождит.

— Типун тебе… Не будет дождей. Пока мы не кончим — дождей не будет. И морозов — тоже не будет. Прокопушим эту терраску, найдем металл, вернемся в район — тогда дожди. Я верю. Ты знаешь, Костик, я ужасно везучая…

Выше по ключу выстрелили. Эхо прокатилось по распадку и заглохло, будто запутавшись в костлявых ветвях дальних лиственниц.

— Наконец-то…

Наташа схватила ружье. Сизый дымок повис в сером, неподвижном воздухе.

Ты понимаешь, Костик… — Она ожесточенно потерла лоб. — Я так переживала…

— А я…

— Ты — что! Ведь я отвечаю за отряд, спрос-то с меня.

Да разве в этом дело?

— И в этом тоже!

Освобождаясь от волненья, в котором за минуту перед тем не хотели признаться, оба беспричинно засмеялись, и тогда Константин, набрав много воздуха, закричал, переходя на фальцет:

— Петро-о-о-о!

— Сорвешь голос, — смеялась Наташа.

— Пусть, — радовался он. — Я ведь загадал: не придет, пока сделаем кладовку, пойду искать.

— Где?

— По ключу.

— А вообще так нельзя. Надо что-то делать.

— Ты поговори с ним.

— Непременно.

Наташа не могла и не хотела понять Петра. Ей не приходило в голову, что игра ее с Петром была игрой только для нее, он же любил или думал, что любит по-настоящему. Впрочем, может быть, приходило такое ей в голову и порой даже немного было жаль Петра. Но мужчина должен быть мужчиной, и если он не нравится… Короче — она любит Константина. Танцевать надо от этого.

Петр шел берегом ключа по гальке. Она с крокетным стуком перекатывалась у него под ногами и, если слушать с закрытыми глазами, казалось, что по ключу движется что-то огромное и бесформенное. Когда шум подкатился совсем близко, Наташа спрыгнула на нижнюю террасу и, поднеся к губам скругленную ладошку, объявилась.

— Го-оп!

— Гоп-гоп! — весело отозвался Петр, в сумерках еле различимый на фоне тальника. — А я только стрелять хотел, думал — может, прошел.

— Брод ниже, у косы.

— Добро. Как у вас с чайком?

— Для чая нужен костер.

— Э-гей, Петро, топай семимильными, магазин еще надо сладить…

Как всегда, Константин шутливо-деловым тоном пытался снять напряжение, и, как всегда, Петр на эту попытку не отозвался. Он не хотел признать, что случившееся произошло бы рано или поздно. Не окажись Константина, оказался бы другой. Непременно бы оказался тот, кого Наташа сочла бы настоящим, потому что его, Петра, она таким не считала. Вот с этим-то последним он согласиться не мог и откровенно третировал Константина. Он видел, что Константина такое отношение раздражает, и радовался. О том, что тот всячески смягчает отношения из-за Наташи, а сам Петр ему безразличен, Петр не думал. Он даже был убежден, что казнит Константина своим презрением, желчностью своей. И это в какой-то мере утешало. Короче, происходило то обычное, что, к несчастью, происходит сплошь да рядом: слабый сильного либо боготворит, либо ненавидит.

Магазин сделали при фонарях. На раздвоенной лиственнице, метрах в пяти над землей, глазасто метались два светлячка, а Наташа, тревожно следившая за их беспорядочными движениями, беспокоилась:

— Мальчики, вы бы привязались, что ли… Не спикируйте, мальчики…

Сделали магазин — небольшую платформу с крепкими бортиками, сложили в него продукты: небольшой мешочек пшена, четыре пачки пиленого сахара, три плитки шоколада, двенадцать банок тушенки. Запасы не обильные и их тем более следовало обезопасить от медведей. Покончив с магазином, развели костер, вскипятили чай.

Как ни странно, этот вечер прошел сравнительно спокойно. Может быть, оттого, что устал, а может, и потому, что одиночке в тайге и впрямь страшновато, Петр не огрызнулся на замечание Наташи о том, что «подобные фокусы недурно бы прекратить». Наоборот, даже, посопев смущенно, признался: