Закон - тайга - [19]

— Говно медом кормить, только добро изводить. Мне он куда нужнее…

Эх, встретил бы его Никита в лесу. У себя! Показал бы, кто из них говно. Но до этого дожить надо.

— Эй, чумарик! Бугор зовет. Иль оглох, паскуда? Хиляй сюда, рыло свиное! Тебе ботаю, козел! — подошел к Никите фартовый.

Сучкоруб встал. Глаза яростью брызнули:

— Какого из-под меня надо?

— Тесть трехнет. Валяй живо! — подтолкнули в спину.

Едва оказался перед бугром, тот осклабился:

— Дело есть, окурок. Честь тебе выпала, шара отличиться, — и рассказал Никите, что от него нужно.

Сучкоруб откинул занавеску:

— Ты нынче до ветру не выходил. Так глянь, чё на дворе творится. В такую погоду медведь срать не хочет, а ты меня в тайгу гонишь. Иди сам, пробздись, — осмелел мужичонка, оценив ситуацию.

— По хорошей погоде кто б тебя просил! Сами б управились. Тут твое чутье надо. Иначе сбегут. И на всех бедой лягут. Иди, зараза. Не то договоришься тут! Наловчился базлать, паскудник! — багровел бугор.

— Не пойду. Я не фартовый! Не обязан и не должен вам ничего. Вчера меня за что трамбовали? А нынче просите! Сами расхлебывайте свои дела, меня они не чешут!

— Водяры дам! — рявкнул бугор.

— А сколько? — сразу изменил тон Никитка.

— Если найдешь — склянку получишь.

— Мало. По такому холоду я ею не согреюсь. Не меньше трех бутылок гони. Иначе не пойду, — упирался Никита.

— А подавиться не ссышь, гнида? — озверел бугор и попер на сучкоруба бульдозером.

— Остынь, кент! Хрен с ним. Не до разборок. Стемнеет скоро. Коль нашмонает — с них и сорвем навар засранцу. Коль нет — ни хрена не получит, — разгородили фартовые бугра и сучкоруба.

— Хиляйте! — отвернулся Тесть.

Фартовые, ухватив Никитку за шиворот, заторопили его одеваться поживее. Вскоре все вышли из барака в воющее месиво пурги.

Участковый тем временем пил чай в выстуженной столовой. Устал он в Трудовом. Сколько раз обращался к начальству с просьбой о переводе — все бесполезно. На его место не было желающих.

А как хотелось переехать в город, пожить спокойно, сходить в кино после дежурства иль на рыбалку в выходной день. Здесь о выходных и вспоминать не приходится. Малые и большие ЧП происходили всегда, каждый день. Да оно и понятно. Почти восемьсот условников из разных зон собраны. Да ссыльные. То пьяные драки с разборками у фартовых, то карточная игра на деньги, на вещи, на жизни. Убереги всех от горя, от глупости, от смерти…

Порою оказывался он в гуще разъяренных условников, которые от безысходности и тоски зверели. И не уйми, не останови он драку — сколько мужиков не вышли бы на волю, скольких не дождались бы матери, жены, дети!

Случалось ночью вскакивать, бежать в бараки. С голыми руками. Он никогда и никому не грозил оружием и ни разу не применял его. Знал, этого ему в первую очередь не простят условники, а потом и свои. Докажи после, что применил, не нарушив закон. Пока докажешь, сколько лет в зоне отсидишь?

Случалось, слышал не раз за спиной насмешливое: мол, наш легавый свою пушку в Поронайске за склянку спустил. Обидно становилось. Делал вид, что не слышал, не его затронули.

Но однажды, совсем недавно, пришлось ему за себя постоять. И не только за себя.

Едва увезли Тихона на вскрытие, решил участковый зайти к Дашке, предупредить, чтоб до прихода следователя в каморе ничего не трогала. Вдруг у самого порога ее хибары на фартовых напоролся. Средь них бугор был. Тот и задел: мол, не успели жмура вытащить, как кобель на порог лезет.

Не стерпел. Ответил: дескать, кроме как своим шнобелем в чужом грязном белье копаться, ни на что больше не гож бугор. Мельчают фартовые. Деградируют… Сошлись яйцом к лицу. Дыхания смешались. В глазах бугра — ярость неприкрытая. Кенты рядом, стенкой стали. На стреме. И бугор раздухарился. Сам себя завел десятком матюгов и с полуоборота замахнулся.

Участковый знал: Тесть левша. И, нырнув под удар, перехватил кулак бугра, закрутил ему руку за спину. Короткой подсечкой завалил лицом в снег. Остыть, одуматься. Руку бугра держал в напряжении, чтоб тот не дергался.

Знал, фартовые, по их же закону, лишь свидетели да для испуга. Бугру помогать не станут, не вступятся за него. Коль побежден, да еще участковым, из бугров выведут. Лишь беда минует. А может, и не выведут!.. Как сход воров решит.

Тесть молчал. Хотя от боли глаза из орбит лезли. Не хотел признавать себя побежденным. Лучше сдохнуть, чем у легавого пощады просить. Да еще при фартовых.

Участковый понял. И сказал глухо:

— Кончай выпендриваться! Иначе в штопор скручу и башку вгоню в задницу. Хороша бородавка будет. Дыши тихо, Тесть. Я тебе не хевра, чтоб изгаляться позволять. Второй раз из шкуры вытряхну. Усек?

Тесть молча встал. Отвел воров в сторону. Те нехотя слушали его. С тех пор языки не распускали.

Участковый работал в Трудовом пять лет. Прежнего условники убили. Зверски. Мучительно.

Вот и теперь тот случай помнится. Всем. Каждому по- своему.

У Семена Дегтярева есть семья — в Поронайске. Сюда, в Трудовое, не решился перевозить. Самому тошно. Раз в месяц ездил домой. На пару дней. На большее не решался. И хотя скучал по семье, не рисковал доверить условников троим молодым милиционерам. Опыта у них маловато. Да и рисковать нельзя…