Закон Талиона - [135]

— Чего-то четвёртый наш сосед не появляется? — Задалась витающим в воздухе вопро-сом бабуля.

Коля пожал плечами.

— Может, на какой-нибудь станции подсядет? Не все же в Москве…

Точнёхонько подгадав под его слова, в купе заглянул пожилой мужчина.

— Ага, — удовлетворённо воскликнул он, — нашёл, наконец-то! Разрешите быть вашим соседом? А я, знаете…, - аккуратно протиснувшись, он закинул на свободную верхнюю полку небольшой саквояж, туда же пристроил лёгкую светлую куртку из плащёвки, и присел напротив Николая, рядышком с Лёней, — …на свистке. Пришлось по вагонам…

Был он высок, худощав, улыбчив и облачён в светло-серый в тёмную полоску костюм.

— А мы гадаем…, - сказала бабуля.

— Эт ничего, — мужчина расстегнул пуговицы на пиджаке, — главное, едем. Ну, давайте знакомиться?

Нахальный мальчишка первым протянул руку.

— Меня Лёней зовут.

— Фёдор Сухов, — представился мужчина, пожимая узкую ладошку.

— А-а! Это вы Чёрного Абдуллу грохнули? — Моментально среагировал нахалёнок.

— А что, похож?

— Н-не очень.

— Значит, не я, — огорчился мужчина и, протянув руку Николаю, повторил, — Фёдор…Сухов. Рад познакомиться.

— Взаимно. Николай, — отрекомендовался Коля и, не сдержавшись, спросил, — а друзья вас случайно "товарищем Суховым" не величают?

— Не без того, — согласился мужчина, — с таким именем, да с такой фамилией, да на язык не попасть…

— А меня Клавдией Петровной зовут, — подсказала бабушка.

— Очень приятно! — Хором ответили мужчины.

Позже, когда постельное бельё было получено и хлопоты по обустройству четырёхме-стного мирка закончены, все, придвинувшись к столику, пили заваренный Фёдором чай в прикуску с баранками, пряниками, конфетами, вафлями, варёными яйцами и бутербродами с ветчиной и сыром. Разнообразие на столе объяснялось складчиной, каждый выложил что-нибудь стандартно лёгкое.

Дорога всегда короче, если найдётся занятие по душе. Кто-то пьёт в ресторане, кто-то режется в карты, кто-то читает книгу или разгадывает сканворды. Да мало ли…? А в этом купе, как выяснилось, все, от мала до велика, любили поесть. Тут не важно наименование продукта — важен процесс, чтоб грызть, хрупать, жевать, запивать чаем и, что очень важно, вести под это дело пустую, но волнительную беседу.

Глядя на чайное изобилие, баба Клава ударилась в воспоминания.

— Вот, говорят, трудно живём. А кода мы легко-то жили? Сама-то я деревенская. Дере-венька наша, знать то, на Висимо-Утке. Это речка така на Урале. Глухоманисто. На земле-то всегда тяжко работать, а каково в войну доставалося сказать — не поверите. Лёнькин-то дедушка, ну, тогда он вовсе и не дедушкой был, годков-то было, как час внуку, на тракторе робил замест мужика. Мужиков-то война съела. Подымался до свету, а пахать начинал, как развиднеется, чтоб, значить, лемех об камни не сломить. Скоко помню, кажный год камни с полей убирали, а весной новые, точно из земли всплывают. А заканчивал уж в сумерках. Та-ка работа не всякому сытому мужику под силу, а мы-то, мальцы, голоднёхоньки. Всё с полей да часть с огородов в город сдавали, тама рабочим тоже кушать надо, чтоб, значить, ружья делать да танки. Оставалося токо-токо, чтоб не помереть. Да ещё муку выменять, да спички, да соль. Жили при лучинах. Чего хватало, так это дров да воды. Я тогда скотничала, а в полдень, бывало, отварю две картофелины, да горячие к нему на поле в узелке. Горячее-то оно сытнее. Мы тогда все друг за дружку держались ближе самой близкой родни. Видать, — баба Клава улыбнулась, — из-за картошки-то он меня потом и сосватал, кода с армии пришёл. Пятерых детишков мы с ним нарожали потом. А в сорок третьем облегчение получилось. Нашшупали пришлые геологи платинную жилу поблизости, и все, кто мог, с осени до весны подрядились на выработку. Отец-то мой на фронте, а дед с лошадкой подался. Ему ещё в гражданскую пальцы на правой руке оторвало. Всю зиму, в самые лютые холода робил на выработках, платину, значить, добывал по договору. До килограмма самородной платины в день сдавали. Так-то три зимы робили, пока жила не ушла. Двадцать один месяц, если сложить. А расплачивались с ними ржаной мукой по полмешка в месяц на работника. У нас же тама ни пшеницы, ни ржи сроду не сеивали — не родилась. Вот тогда хлеб в деревне появился. Ну, не сколь хошь, но всё ж-таки. А кода жила пропала, нашим-то сказали, приходите, говорят, через неделю за полным расчётом. Ну, пришли, а замест конторы одни головёшки горелые, и пусто. Видать, все договора тама сгорели. Председательша-то наша Фаина, она грамотная была, я, говорит, этого так не оставлю, по договору, говорит, за вычетом стоимости муки, они нам ой-ой, как много недоплатили. Подалась, значить, в город, в горное управление. А ихняя бугалтерша ведомости показывает, вы, говорит, зарплату получали регулярно, вот, говорит, документы. А если, говорит, будете настаивать, так мы в эНКэВэДэ сообщим. Ну, Фаина-то и обмякла, и забоялася, и все забоялись, и рукой махнули. Скоко разов народ обманывали, и не сосчитать. То Никита, то Горбачёв, то Рельсын… И чего я вспомнила…?

— "Фанты" хочу, — прервал бабушкины рассуждения нетактичный внук.