Закон стаи - [19]

И все-таки умудренный жизненными невзгодами Сердюков впервые за все время их отношений с Леночкой старался найти себе объяснение: почему молодая особа так прикипела к нему?

А может быть, она его выбрала только из-за своей карьеры? Должность помощника депутата — неплохая ступенька для дальнейшего взлета не только по служебной лестнице, но и по лестнице власти. Уж он-то, Сердюков, оглядываясь на пройденный им путь, знал, какая это злая любовница — власть. И как порой трудно удержать ее при себе. Но у каждого, буквально у каждого честолюбивого человека есть тайное желание обладать ею, властью.

Люди, лишенные власти, стараются получить ее и взобраться хотя бы на первую ступеньку. Он был уверен, что только шизофреники не стремятся к власти. Хотя, случалось, думал совсем иначе: только люди с неуравновешенной психикой ради власти готовы поступиться всем, возомнив себя Наполеонами. Но тут же отмахивался: это дело психологов и невропатологов — сортировать по подгруппам людей, облеченных властью.

Одним словом, не любить власть и не воспользоваться ее выгодами при удобном случае могут только полные дураки. Или те, кто сделал неправильную ставку. Ведь недаром в народе говорят, что иные влиятельные тузы на поверку оказываются нулями. Но в любом случае, чтобы прийти к власти, нужно уметь правильно расставлять фишки. Ему, Сердюкову, не всегда это удавалось.

Получив должность старосты группы в студенческие годы, Сердюков уже имел право в какой-то мере распоряжаться, кому платить, а кому урезать стипендию. К нему прислушивались, когда решался вопрос об отчислении того или иного сокурсника. Он мог «не замечать» отсутствие студента на лекции и не отмечать прогулявшего в групповом журнале. Он всегда был не только желанным гостем на студенческих пирушках, но и занимал на них подобающее своему руководящему положению лучшее место за столом и пил горькую не из обычного граненого стакана.

К третьему курсу его избрали старостой факультета, членом комитета комсомола. Стремление повелевать, быть на виду, а также пользоваться пусть маленькими, но привилегиями уже кипело в крови. Он отчетливо понял, что люди не зря стремятся стать генералами, хотя это так ответственно и обременительно. Может быть, он не хотел признаваться самому себе, но уже стремился к тому, чтобы ему приказывали как можно меньше людей, а он отдавал команды как можно большему количеству подчиненных. И внутренне был согласен со словами древнего мудреца, который однажды заметил, что не один льстец не льстит так искусно, как себялюбие. Но в конце концов Сердюков где-то перестарался: стремление перепрыгнуть вверх через ступеньку и погубило на время его дальнейшую политическую карьеру.

Дело было так. Однажды корреспондент центральной газеты пригласил его к себе в гости. За чашкой чая как бы мимоходом поинтересовался, читают ли лекции в их институте московские профессора и преподаватели.

— Мне и в глаза их не приходилось видеть, — честно сознался Сердюков.

— А должны читать. Посмотри разнарядку и напиши об этом заметку.

Сердюков тут же смекнул: опубликоваться в центральной газете было престижно, а статья могла поднять его авторитет еще выше.

Он рьяно взялся за работу и выяснил, что столичные профессора в их область действительно приезжают, но далеко не все из них соизволяли общаться со студенческой аудиторией, зато не отказывались от приглашений на экскурсии по уникальным местам отдыха. Так и написал. Да еще добавил, что руководство вуза забывает приобретать учебники для студенческой библиотеки. Добавил и еще кое-что пикантное по преподавательскому составу. Ему было лестно, что именно он, простой студент, решал, как правильно организовать процесс обучения.

Статья вышла. Он купался в славе. Сокурсники качали головами: ну, мол, ты даешь! Старшекурсники заметили в мальце человека. Он видел, как шушукались преподаватели, шелестя страницами газеты. Мало того, некоторые из них ловили его за руку в коридорах или на лестничной клетке, поздравляли с честной публикацией и, что его возносило еще больше, разговаривали с ним на равных.

Эйфория и наслаждение славой закончились через пару дней, когда из командировки вернулся ректор. Он сразу же вызвал Сердюкова к себе в кабинет и без всяких заходов и намеков приказал дать опровержение. Чувствуя себя все еще героем дня, уверенный в правильности высказанных в статье фактов и не предвидя никаких пагубных последствий, он отказался.

Возмездие последовало молниеносно, и он раз и навсегда уяснил, что такое настоящая власть. Для начала его выдворили из старост. Руководство деканата придралось к тому, что в журнале посещаемости обнаружились какие-то подтирки и исправления. В течение двух недель резко упала и его успеваемость. Почему-то на семинарах от него начали требовать большего, чем было написано в учебниках. Но самый страшный удар нанесли на собрании, когда рассматривалось его заявление о приеме в ряды КПСС. Сердюкову отказали как студенту, опорочившему свой институт. В то время это означало, что на своей будущей карьере руководителя он ставил жирный крест. Ведь только членство в коммунистических рядах давало возможность продвижения по службе, добавляло энное количество власти, а значит, и жизненных благ.