Закон скорпиона - [11]

Аббата за столом не было.

– Отец?

Я хотела сказать тихо, из уважения к позднему часу, но голос сорвался. Это меня удивило.

Старый андроид вышел из зарослей книжных шкафов. Лицевой монитор подвинулся ко мне – так вытянул бы шею близорукий старик.

– А, Грета! – Иконки его глаз раздвинулись чуть в стороны и чуть больше приоткрылись – не улыбка, но доброжелательное выражение человека, готового выслушать. – Ты засиделась, дитя мое. Не спится?

– Да, святой отец. Я пришла за книгой.

– Вот как? – Он неспешно прошел к полкам с классической философией. – Наверное, кто-то из стоиков? Снова Аврелий?

– Эпиктет, святой отец.

– Это хорошо. Я видел твои записи, дорогая моя: очень солидная работа, очень.

Голос его был старческим и уютным, как лестница, истертая в середине. От этого голоса и еще от янтарного света комната казалась теплой. Мое сердце – странно, но оно коло тилось как бешеное – начало успокаиваться. Аббат повел меня в глубокую чащу книжных шкафов.

– Ты не думала о том, чтобы расширить область своей работы? Например, поговорить о проникновении римской ветви стоицизма в раннее христианство или даже в западную культуру в целом? Ведь даже само слово «стоик» стало означать спокойствие перед лицом тяжелых обстоятельств.

– Ну вообще! – донеслось из темноты. – Как мне не терпится начать писать такие сочинения!

У меня перехватило дыхание, потому что это был говор Сиднея. Ну или почти – это был бы говор Сиднея, если бы к его «персикам в сиропе» накидали грубых камней.

Аббат вздохнул.

– Грета, позволь представить тебе Элиана Палника, который приехал к нам из Камберлендского альянса.

Это был тот самый мальчик со связанными руками. Он лежал на повторяющем форму тела кресле в глубине книжного леса – тень внутри тени.

Мой взгляд метнулся ему на руки, но сейчас они не были связаны. И тем не менее мне потребовалось несколько секунд, чтобы справиться с голосом.

– Привет, Элиан.

К своему ужасу, я осознала, что говорю с ним таким тоном, как иногда – с нашими самыми норовистыми козами. Он просто сидел и ничего не делал, но во всем его облике было что-то от не вполне прирученного зверя.

– Ага, – ответил Элиан. И продолжил, повернувшись к аббату: – Стоицизм? Я хотел сказать – что, серьезно?

Он подался чуть вперед, убрал с лица волосы – кстати, заставят подрезать. Синяк вокруг запястья уже пожелтел и начал проходить. Элиан в упор посмотрел на меня, а потом, похоже, узнал.

– Погоди-ка, ты – принцесса Грета!

И еще один слой узнавания.

– Это ведь ты была – та девочка у ворот, в тот день!

Значит, он видел, как я опозорилась. Надеюсь, что я не покраснела.

– Я прошу прощения за свою реакцию.

По крайней мере, голос у меня прозвучал ровно.

Он изобразил легкий поклон, насколько это может сделать человек, откинувшийся на подушке.

– Ничего страшного. Я хочу сказать, там, откуда я родом, традиционно «проявляют реакцию», когда кого-то волокут в цепях.

– Элиан, – пожурил его аббат, голосом мягким, как пыль. – Не подобает так говорить.

– Прости, Грета, – послушно извинился Элиан. – У меня тут сложности с различением, что подобает, а что не подобает.

Никакого сожаления в его голосе не было.

– Ну, хватит, я думаю, – сказал аббат. Иконки глаз сдвинулись друг к другу. – Грета, не забудь свою книгу.

Я забрала книгу. Побежать не побежала, но, когда я покидала мизерикордию, сердце у меня стучало совсем не спокойно.

Глава 4. Гвиневра

В следующий раз я увидела Элиана только через десять дней.

Довольно часто бывает, что Дитя перемирия, прибывшее в обитель, некоторое время обучают приватно, прежде чем присоединить к когорте, но Элиан не выходил к нам дольше, чем кто-либо на моей памяти. А потом, в один прекрасный день…

Мы убирали молодую картошку. Хан и я вилами выкапывали кусты, а остальные собирали клубни и складывали на решето. Я подняла голову, сморгнуть пот с глаз, и увидела, как вниз по склону к нам идет Элиан.

У меня перехватило дыхание. С Элианом шел надзиратель.

Надзирателя вообще редко увидишь на улице, а этот был особенно специфичен. Школа кишит надзирателями разнообразных видов, но по большей части они выглядят как переросшие пауки-сенокосцы – ростом по колено, тощие и проворные. Надзиратель Элиана был мощным, как скорпион, высотой мне по пояс, а суставчатые лапы легко преодолевали вскопанные участки земли и грядки.

На краю борозды, оставшейся после выкопанной картошки, Элиан и эта штука остановились.

Элиан метнул к надзирателю нервный взгляд, удостоил собравшихся подобием кривой улыбки и сказал:

– Привет. Я Спартак, и я пришел, чтобы возглавить восстание рабов и повести вас против несправедливой систе…

Надсмотрщик прикоснулся к животу Элиана, и «Спартак» с криком рухнул на землю.

Если быть точным, он издал всего один крик. Но такой громкий и такой… Не могу даже описать его. Подобный звук мог бы издать человек, если бы его превратили в зверя. В этом крике не было ни человеческого достоинства, ни отпечатка цивилизации. Такие звуки нам, Детям перемирия, редко доводилось слышать, и по всему саду сразу вскинулись белые фигуры, словно кто-то вспугнул стадо.

Небывалый – вот каков был этот звук. Неведомый. Мы здесь не кричим.