Закон популярности - [4]

– Ты думаешь, директору интересно, с кем ты дружишь? – усмехнулась психологиня, останавливаясь рядом с Волковым. – Вряд ли. Все твои друзья останутся в тайне, и я никому ничего не скажу. Договорились?

– Ну, ладно, – растерялся Ярик от такого обращения. Учителя так с ним никогда не разговаривали. – Но кому-то вы все же расскажете? – Он неуверенно разжал кулак, скомканная бумажка упала на парту.

– Тебе и расскажу. – Ольга Владимировна так же медленно взяла со стола комочек и осторожно расправила. – Если тебе будет интересно. Я поговорю с каждым, кто этого захочет.

– Ой, а вы можете по почерку сказать, какой у человека характер? – Аня Смолова с восхищением смотрела на проходящую мимо психологиню.

– Могу. – Ольга Владимировна мягко улыбнулась.

– Тест какой-нибудь тоже можете провести? – из-за ее плеча выкрикнула соседка по парте, еще одна Аня, но теперь уже Плотникова. – Ну, там на судьбу или какая у кого жизнь?

– Могу. – В глазах Златогоровой появилась скука – все эти темы ее не интересовали. Она выровняла листочки у себя в руках и направилась к двери.

– Надеюсь, результат этого эпистолярного жанра я узнаю первый, – задержал ее на пороге Червяков.

– Да, – кивнула Ольга Владимировна. – Но это не единственное, что нужно будет сделать.

– Вы даже себе не представляете, какой объем работы вас ждет, – растянул тонкие губы в улыбке математик.

– Вам наши мозги еще чистить и чистить, – добавил Васильев, дергая за воображаемую ручку спуска воды в уборной. – Чесать – не перечесать.

Психологиня задержала свой взгляд на Андрюхе и вышла. Класс запоздало вскочил, а потом в разнобой начал садиться.

– Чего это у нас теперь такое будет? – заерзал на своем месте Когтев.

– А вы что думали? – Математик прошел к учительскому столу, заставляя учеников повернуть головы в свою сторону. – Вам все ваши выходки с рук сойдут? Срывы уроков, хамство, неуправляемость? Васильев, не забудь дать дневник. Новую четверть нужно начать с новой записи.

Не задался у Васильева первый день третьей четверти, совсем не задался. Андрюха посидел, барабаня пальцами по столу, а потом резко повернулся назад.

– Дырку прожжешь, – бросил он Рязанкиной, даже не думавшей поднимать на него глаза.

– Пара лишних дырок тебе не помешает, – огрызнулась Ксюша, взяла ручку и начала рисовать на полях тетради спирали. Все они заканчивались аккуратными стрелочками. Это было единственное умение, вынесенное ею со скудных уроков черчения. Сейчас в ее тетрадке было выведено слово «Васильев» и все истыкано стрелочками. А рядом спирали, спирали. И чем туже закручивалась спираль, тем ярче загорались глаза у художницы.

– Чего молчишь? – склонилась к ней Курбаленко. – Ответила бы ему!

– Я с дебилами не разговариваю, – отгородилась от нее Ксюша. Еще не хватало, чтобы Лиза догадывалась, до какой степени ей сейчас плохо. И даже не плохо, а хуже некуда. Нет, не так! Хуже того, когда хуже некуда.

Видеть рядом человека, в которого влюблена, слышать его, но не иметь права хоть что-нибудь сделать. Потому что первое правило «бывшей» девушки гласит: «Никаких компромиссов! Если тебя бросили, сделай все, чтобы как можно быстрее его забыть. Разрывать отношения надо сразу».

А как тут все разорвешь, если человек прервал отношения исключительно по собственной глупости и уже наверняка об этом жалеет. Первым признать свою неправоту Васильев не может, типа, гордый.

Именно эта гордость Ксюше в нем и нравилась. Андрюха был не таким, как все, он был особенным, всегда старался выделиться, не потеряться в серой массе, делал все, чтобы его заметили и запомнили. И это было понятно. Мальчик ниоткуда, без денег, без связей – чтобы чего-то добиться, ему придется грызть землю зубами. И он уже сейчас готов это делать. Рядом с безвольными равнодушными парнями Андрюха смотрелся яркой звездой. В лучах этой славы всегда было приятно находиться. И вот теперь надо было что-то делать – либо идти на поклон, либо вновь оставаться одной, потому что никто другой Васильева заменить не мог бы.

Так они и сидели, разделенные проходом. Ксюша старалась не поднимать глаза, чтобы лишний раз не расстраиваться, Васильев не упускал случая, чтобы ее не поддеть, а сидящая рядом Курбаленко скрежетала зубами от досады, что ей никто ничего не рассказывает.

– А чего поругались-то? – заерзала на стуле Лиза.

– Я ни с кем не ругалась, – поджала губы Ксюша и принялась рисовать новую спираль.

– Ты чего, на него обиделась? – подошла с другой стороны Курбаленко.

– На дураков не обижаются, – захлопнула тетрадку Рязанкина.

– Ну, чего произошло-то? – стала выходить из себя Лиза.

Ксюша подняла на нее свои темные глаза и вдруг широко улыбнулась.

– С Новым годом! С новым счастьем! – прошептала она, придвигая к себе тетрадку по алгебре.

Если она сейчас что-то не придумает, то разрыдается на глазах у всего класса. Гад Васильев! Гад, гад, гад и сволочь! Его надо ударить, и как можно больнее! Пускай сам почувствует, как больно сделал ей. Пускай поймет, что с ней так вести себя нельзя. Она отомстит, она сотрет эту наглую ухмылку с его лица. Когда он увидит, что потерял, когда приползет к ней на коленях, вот тогда они поговорят.