Закон парных случаев - [14]

Еще пару часов назад я готов был поверить Саше, что лучше не ворошить прошлое. Но сейчас я решил твердо: после похорон обязательно поговорю с родителями. Я должен узнать эту семейную тайну, пока она не выплыла наружу каким-то ужасным образом. Таким, что разрушит и нашу жизнь.

Тягостное предчувствие, которое мучило меня еще в Праге, снова захватило, как водоворот.

После отпевания гроб понесли к месту захоронения. Я опять вел маму под руку. После того, как мы вышли из церкви, она вдруг как-то странно изменилась. Еще там она переглянулась с отцом, что-то шепнула ему, вытерла слезы. И вот «сделала лицо» - разве что улыбаться не начала. Тетки по-прежнему смотрели на нее косо.

Но казаться спокойной у мамы не получалось. Она оглядывалась по сторонам, словно искала кого-то, нервно кусала губы. На ее щеках выступили некрасивые красные пятна. Когда мы подошли к участку с вырытой могилой, вдруг начала громким шепотом рассказывать мне, что здесь похоронены все наши родственники – ее отец, бабушка с дедушкой, какие-то тетки.

На нас начали смотреть с неприкрытым возмущением.

- Ма, - я осторожно подергал ее за рукав.

Мама замолчала, но явно продолжала искать кого-то глазами.

И вдруг я увидел мужчину, который стоял чуть поодаль, за деревьями. Его не было ни в морге, ни в церкви. Да и за гробом, кажется, он тоже не шел. Похоже, что ждал процессию здесь, неподалеку от могилы. Но почему не подошел ближе?

Его никто не узнавал. Бабушкины знакомые бросали в его сторону равнодушные взгляды и отворачивались. Может, он просто пришел на могилу кого-то из своих близких? Но мужчина явно смотрел в нашу сторону.

В это время тетка-агент зычно предложила нам попрощаться с покойной. Вслед за родителями я подошел к гробу, коснулся губами холодного лба – словно поцеловал восковое яблоко-муляж. Тело накрыли покрывалом, посыпали крест-накрест освященной землей. Стукнула крышка гроба, могильщики начали заколачивать ее. Мама громко, по-детски заплакала.

Я оглянулся. За деревьями никого не было.

Когда мы шли по аллее к автобусу, я спросил маму, не видела ли она мужчину, который стоял от могилы дальше всех и так и не подошел к гробу. Мама остановилась – будто споткнулась.

- Как он выглядел? – спросила она странным, каким-то механическим голосом.

Я постарался вспомнить. Невысокий, сутулый, очень худой – болезненно худой. Светлые волосы, торчащие в разные стороны, как солома. Пожалуй, это все, что я мог разглядеть издали.

Родители переглянулись снова – я терпеть не мог эту их манеру переглядываться у меня на виду, словно говоря друг другу: «Тссс, главное, чтобы Мартин ничего не узнал!». Я не мог разобрать, что же выражают их лица. Смущение, тревогу? Или страх?

С каждой минутой на душе становилось все тяжелее. Захотелось закурить, хотя я не курил уже больше двух лет. Начал на первом курсе, когда начались занятия в анатомическом театре, и почти сразу бросил. А еще захотелось плюнуть на все и уехать к Жене с Сашей.

Промелькнула совершенно безумная мысль: а что, если остаться здесь? Совсем остаться?

Да-да, конечно. Размечтался.

11.

Бабушкина квартира оказалась очень маленькой и темной. Сосед сказал маме, что когда-то здесь были большие барские апартаменты, которые поделили на три части. Бабушка жила в самой маленькой – однокомнатной с крохотной ванной и кухней, выходящей окном на брандмауэр соседнего дома.

Поминки проходили тихо и мрачно. Старухи в черном сновали из кухни в комнату и обратно с тарелками, сердито зыркая глазами. На серванте стояла большая бабушкина фотография, рядом – горящая свеча в маленьком фарфоровом подсвечнике и рюмка водки, накрытая кусочком хлеба. Я вспомнил слова крестной о том, что это языческий обычай, не имеющий никакого отношения к православию, и по глупости попытался это озвучить. Бабки налетели на меня, как коршуны. После этого я сидел молча и даже не пытался вставить словечко в разговор. Молчали и родители. Бабушкины знакомые тихонько переговаривались, но я их не слушал.

Мое внимание привлекли фотографии на стене. Их было много, частью совсем старые, видимо, еще дореволюционные – судя по платьям и прическам женщин. Были и поновее. Молодой мужчина, почти юноша в пилотке и солдатской гимнастерке. Девушка в пестром платье с волосами, уложенными валиком надо лбом. Свадебная фотография: совсем юные невеста в светлом платье с юбкой, едва прикрывающей колени, и жених в узковатом костюме.

- Это твои бабушка с дедушкой, - шепнула мама, показывая на фотографию молодоженов. – Тут им по девятнадцать лет. Моложе тебя.

- А это? – я кивнул в сторону солдата и девушки в пестром платье. – Твои бабушка с дедушкой?

- Да. Твои прабабушка Нонна и прадедушка Аркадий.

В это время все уже начали вставать из-за стола, кто-то уходил вообще, кто-то вышел на лестницу покурить. Я тоже встал и подошел поближе, чтобы как следует рассмотреть фотографии. И увидел под фотографией бабушки Вероники и дедушки Григория выступающий темный прямоугольник.

На месте этой фотографии раньше висела другая, побольше.

- Смотри, - сказал я маме. – Похоже, эту фотографию повесили сюда совсем недавно. Обои не успели выцвести.