Закон о тюрьмах - [9]

Много дней бродил Гай по руинам маленьких городков западной Германии, прежде чем встретил рыжебородого кряжистого мужчину с ружьем. Тот подстерег его на ступенях разрушенного кинотеатра, утром морозного июльского дня, когда хлопья пепла, похожего на черный снег, тихо падали с бурого неба, а ветер, запутавшийся в частоколе обгорелых печных труб, завывал голосами погибших. Гай нашел в подвале супермаркета «Dills» несколько альбомов мягкой желтой бумаги и, вооружившись кусочком угля, покрывал их портретами своих родных — матери, брата, жены, он боялся, он предчувствовал, что скоро забудет их. Гай так глубоко погрузился в мир грез, что не услышал шагов за спиной.

— Рисуешь? — дружелюбно спросил хриплый голос.

Гай, не оборачиваясь, кивнул. Его рука с угольком в пальцах замерла над неоконченным овалом лица возлюбленной, так и оставшимся неоконченным навсегда, потому что в следующий миг над ухом щелкнул затвор. Гай кубарем покатился со ступенек, и ловко поднырнул под разрушенной лестницей; он летел вниз по мертвой улице, и уже верил, что спасся, но бородач крикнул демона, и тот в два прыжка догнал художника и приволок обратно.

— Не бойся, парень, это не больнее пчелиного укуса, — ухмыльнулся Вик будущему другу, поднимая ружье.

Но Мясорубка, замершая неподалеку, оставалась темной и неподвижной, а у ног изумленного художника словно из воздуха соткались длинноствольный парализатор, похожий на винтовку, и джинсовый рюкзак, в котором через несколько минут перепуганный Гай нащупал флягу с вечным запасом красного вина и пакет со свежими теплыми лепешками.

— Надо же, — хмыкнул Вик и опустил ружье, — ну посмотрим, какой из тебя помощник.

— Такой хлеб ели древние израильтяне, — жуя лепешки, поведал Вик, когда они отмечали знакомство, — хороший хлеб. В нем небесная манна. Я уж не говорю витаминах.

— Плохо, что ты не умеешь стрелять, — хмурился он позже, отхлебывая вина, — впрочем, меткость для тебя не главное. Главное — во всем слушать меня.

Гай не перечил. Потрясенный случившимся в последнее время, он верил каждому слову старшего товарища. Возможно, одиночество, голод, и страх смерти сделали его мягким и податливым, готовым к подчинению. Кажется, раньше он был другим… Но прошел месяц, а может год с момента их встречи (Гай давно потерял счет времени), и вот сегодня вечером слова Вика впервые не показались ему стопроцентной истиной. Что там пытался сказать Лоллипоп перед смертью?

— А откуда ты знаешь, что говорил именно…

…с Богом, закончил за него Гай. Вик очень не хотел, чтобы Дуб договорил эту фразу. Почему? Какая разница, что там несет болтливое дерево? Гай все равно верил Вику. И не только потому, что старику подвластны чудеса вроде Мясорубки и самонаполняющихся фляг. Вик ему нравился, временами даже восхищал, пусть и говорил порой неподвластные пониманию вещи вроде «отрежь свой член». Но история с Дубом Лоллипопом оставила в душе неприятный осадок. Гай чувствовал себя так, будто сделал гадость.

Начинало светать. Гай тихо приподнялся на своем ложе, бросил взгляд на неподвижного товарища. В предрассветных сумерках тот казался памятником невозмутимости. Гай бесшумно выскользнул из-под одеяла, по-кошачьи прокрался мимо Вика вниз по склону холма. Вик, проснувшийся в тот самый момент, когда Гай сел на одеяле, незаметно следил за ним сквозь прицелы прищуренных век.

Гай проплыл в мертвом, темно-синем воздухе к засыпанному кострищу, с жалостью и страхом посмотрел на окоченевшее в последнем крике лицо Лоллипопа.

— Прости, — сказал он одними губами, но в могильной тишине его слова разнеслись далеко, — мне жаль, что так получилось. Понимаешь, мы не могли поступить по-другому.

«Почему?» — казалось, спрашивали черные ямы глазниц.

— Мы Мстители Господа. Это доля, которую не выбирают. Так уж получилось, что мир слишком прогневал Его. Наверное, просто взбесил, раз Он решил наказать всех.

«Почему?» — спрашивал огромный перекошенный рот, похожий на смятый знак бесконечности.

— Не знаю. Спроси у Вика, он умный. Только он говорит — каждый из нас слишком грешен. Грех и в делах, и в помыслах… На небо дорога лишь тем, кого выбрал сам Господь. Избранным счастливчикам.

Гай вздохнул.

«Почему?»

— Не знаю, — повторил Гай.

Внезапно ему показалось, что Дуб шевельнулся. Гай непроизвольно попятился, поглядел по сторонам. Холодный влажный палец ужаса пополз вдоль позвоночника.

«Бог не жалует трусов» — всплыло откуда-то из глубины.

Он вытянул руку и быстро отломал длинную ветку от тела Лоллипопа. В сумерках ему мерещилась кровь, словно смола увлажнившая место разлома.

— Извини, — зачем-то сказал Гай, и отошел за холм. Здесь он выкопал руками ямку, обломанным концом воткнул в нее ветку и осторожно, стараясь не шуметь, помочился на дело рук своих. Песок с тихим шипением впитывал влагу.

— Расти большой, — прошептал Гай веточке, смутно чернеющей в полумраке.

И тут же почувствовал спиной взгляд.

Это не Вик.

Некто — или нечто — холодно и отрешенно наблюдал за ним все это время.

Гос-по-ди…

Мгновенно высохла гортань. Позвать Вика на помощь?

С тоскливым отчаянием Гай вспомнил о парализаторе, лежащем около его одеяла и о тяжелом блестящем «Магнуме».357 в кармане рюкзака. Как он мог отойти от лагеря без оружия? Холодная капля пота скатилась по лбу, хрустальной слезинкой повисла на реснице.