Закон моря - [5]

    А боцман всё ближе, ближе продвигался к торпеде. То и дело его отбрасывало назад, но он вновь устремлялся к ней, очень близкой и недоступной. Был момент, когда казалось, вот-вот он ухватит её за рым, но она вдруг ускользала в сторону, и ему снова приходилось гнаться за ней. Были моменты, когда боцман едва успевал увильнуть: водяные глыбы швыряли её навстречу, и она грозила расплющить его своим литым, тяжёлым телом. Теперь он чаще нырял в наступающий вал, а не стремился взобраться на его гребень.

    Катер валяло с борта на борт, как ваньку-встаньку.

    Буров поглядел на часы: оставалось ещё двадцать минут. Прикинул: «Семь на буксировку. А боцману на, обратный путь? Тоже минут семь. Значит, значит... Но ведь не сделано пока самое главное. Вон она, подлая, мечется...»

    Он увидел вдруг, как Лопатин прыгнул на торпеду, обхватил её руками и ногами. И тут же они вместе провалились под воду. Словно в преисподнюю. Бурову казалось, что следующей секунды в его жизни никогда не будет... Он затаил дыхание и только чувствовал, как гулко ухает сердце. «Но ведь оно тоже отбивает время! Почему же нет Лопатина? Почему нет?»

    Катер внезапно взлетел на высоченный горб. И в свете прожектора все увидели, что с бака к торпеде струной натянулся стальной трос. За него надёжно и ловко держался боцман. То провисая между валами, то исчезая в них, он хватко перебирал трос руками и быстро двигался к борту. — Всё! — ошалело крикнул Грачев и повернулся к Бурову: — Теперь всё, товарищ командир! Загарпунил!

    У борта Лопатина подхватили сразу несколько рук. Втащили его на палубу. Потом Буров услышал, как захлопнулась дверь ходовой рубки: голоса затихли. Торпеду не стали заводить за корму — некогда было. Буров решил сманеврировать, нетерпеливо звякнул машинным телеграфом.

    — Лево руль! Держать на «Медузу»! Отличительный видите?

    — Вижу, товарищ командир! — Грачев чуть помолчал, потом засмеялся: — Ох и валяет! Того и гляди, клотиком по волне лизнем. Но теперь чепуха, теперь порядок, считай, дома...

Через час, когда катер уже возвращался в базу, Буров наконец спустился вниз. Радисту каким-то чудом удалось согреть чай. Он протянул большую эмалированную кружку Бурову:

    — Погрейтесь, товарищ командир. Не напьётесь, ещё половину можно...

    — Спасибо. — Буров обхватил озябшими руками горячую кружку и... улыбнулся. — Как хорошо! Как хорошо-то, Цыбин, а?

    — Ещё бы! — согласился радист. — Столько часов на таком холоду. На эсминце вон иль на «Медузе» посиживают в тепле, да малость покачиваются. А тут так закаруселивает...

    — Да, на наших катерах потуже приходится, — шумно отхлёбывая чай, сказал Буров. — Ну, а что боцман?

    — В кубрике, под тремя накидками.

    Буров толкнул люк и вошёл в кубрик. Боцман, укрытый одеялами, лежал на койке и молча глядел на него. Лейтенант отвёл взгляд, прислушиваясь к скрипу шпангоутов.

    — Поскрипывают?

    — Скрипят. — Боцман шевельнул губами и снова умолк.

    — Трудно было? — неожиданно для себя спросил участливо Буров.

    — Не очень, товарищ командир

    — Страшно?

    — Не очень.

    Оба вдруг разом улыбнулись. Буров присел напротив и стал отхлёбывать чай.

    — Хотите согреться? — Он не знал, что бы ещё сказать, и глядел на впалую щеку боцмана с широкой ссадиной.

    — Не помогает, товарищ командир, — сказал боцман. — Две кружки выпил, а никак не отойду. Знобит малость.

    — Постойте! — Буров вдруг вскочил и метнулся из кубрика. Через минуту появился вновь, держа в руках толстый шерстяной свитер. — Вот, наденьте! Как в бане будет.

    — Что вы, товарищ командир, — смутился боцман.

    — Надевайте, надевайте, стесняться нечего. Такое дело...

    Буров откинул с него одеяла и отшатнулся. Руки боцмана по самые локти были замотаны бинтами.

    — Это так, тросом немного. Одни царапины, — виновато улыбнулся боцман. — Мигом подживет.

    Буров осторожно натянул на него свитер, заботливо укрыл одеялами.

    — Знаете, мне бабушка его прислала недавно. Она в Сибири живёт, в Канске. Узнала, что я здесь служу, вот и прислала. «Холода, — пишет, — у вас пуще наших, должно быть. Носи, внучек, поминай старую». Чудная она у нас и такая непоседа... — Буров вдруг смутился от своих слов: «Какую-то чепуху несу. Разве это к делу относится?..»

    — А вы сами откуда, товарищ командир? — неожиданно спросил боцман.

    — Сам я? Сам я москвич, Лопатин. С Таганки. Не слыхали? — Буров поправил подушку. — Ну, я наверх. Постарайтесь уснуть. Скоро придём домой. — И, уже приоткрыв люк, на секунду задержался. — А вы, Лопатин, откуда?

    Боцман вскинул на него усталые глаза, облизнул пересохшие губы.

    — Я волгарь, товарищ командир. Саратовский. Бурову стало неловко. «Ведь я же совсем не знаю своих парней», — с досадой подумал он и заспешил наверх.

    Море ухало с тяжкими надрывами. Чёрное, как сама ночь, оно бушевало рядом с низкими бортами катера, гривастыми волнами вкатывалось на палубу Ветер не утихал, но теперь стал попутным.

    Буров поднялся на мостик, крикнул Грачеву:

    — Ну, как тут у вас? Порядок?

    — Порядок, товарищ командир! Держу в кильватер. Видите, впереди огоньки? Это корабли наши!