Заколдованный замок - [183]

Я вежливо поблагодарил его за любезность и распрощался, наконец-то получив разъяснение всех тайн, так долго мучивших меня. Теперь все стало очевидным. Бригадный генерал Джон А. Б. С. Смит был тем человеком, в котором не осталось ни одного живого места.

Перевод Л. Уманца

Трагическое положение. Коса Времени

Что так безмерно огорчило вас, Прекраснейшая дама?

Комус

Был тихий и ясный вечер, когда я отправилась пройтись по улицам славного города Эйдина[173]. Толкотня и сутолока на улицах были ужасные. Мужчины переговаривались, женщины пронзительно вскрикивали, дети вопили, свиньи визжали, телеги скрипели, быки ревели, коровы мычали, лошади ржали, кошки мяукали, собаки танцевали. Да, танцевали! Возможно ли? Именно — танцевали!

Увы, подумала я, для меня дни танцев миновали!

Так бывает всегда. Целый сонм печальных воспоминаний пробуждается порой в душе гения и поэта, наделенного даром созерцания и постижения, в особенности гения, обреченного на беспрестанное, постоянное и, можно сказать, длительное — да, длительное и длящееся — горькое, мучительное, тревожащее, и да позволено мне будет сказать, весьма тревожащее воздействие светлого, божественного, небесного, возвышенного, возвышающего и очищающего влияния того, что по праву можно назвать самой завидной — нет, самой благотворно прекрасной, самой сладостно неземной и самой очаровательной (если мне простят столь неуместное слово) вещи в целом мире…

Прости, любезный читатель, я позволила себе увлечься. Повторяю: в такой душе столько воспоминаний способен пробудить даже пустяк! Собаки танцевали! А я — я не могла! Они резвились — а я плакала. Они прыгали — я горько рыдала. Волнующая картина! Читателю образованному она, несомненно, напомнит прелестные строки в начале третьего тома великолепного классического китайского романа «Чи Пу-ха».

В моих одиноких блужданиях по городу меня сопровождали два смиренных, но верных товарища. Это Диана, мой пудель, прелестнейшее из созданий, с клоком шерсти, свисающим на один глаз, и голубой лентой, повязанной вокруг шеи по последней собачьей моде. Она была не больше пяти дюймов ростом, но голова ее была несколько больше туловища, а хвост, отрубленный чрезвычайно коротко, придавал этому незаурядному животному вид оскорбленной невинности и делал Диану всеобщей любимицей.

А Помпей, мой чернокожий слуга! Милый Помпей! Как мне забыть тебя! Я шла, опираясь на его руку. Росту в нем было не больше трех футов (я люблю точность), возраст — семьдесят, а быть может, и все восемьдесят лет. Он был кривоног и тучен. Рот его, равно как и уши, никак нельзя было назвать маленькими. Однако зубы его походили на жемчуг, а выпуклые белки сверкали белизной. Одет он был с удивительной простотой. Весь его костюм состоял из шейного платка в девять дюймов шириной и почти нового суконного пальто, принадлежавшего прежде рослому и статному доктору Денеггрошу. Это было отличное пальто. Отменно скроенное. Превосходно сшитое. Помпей придерживал его обеими руками, чтобы его полы не замарались в грязи.

Наша компания состояла из трех персон, и с двумя из них читатель уже знаком. Третьим лицом здесь была я. Кто я? Синьора Психея Зенобия, а никакая не Сьюки Сноббс. Внешность у меня запоминающаяся и импонирующая. В тот памятный день на мне было малиновое атласное платье и небесно-голубая арабская мантилья. Платье мое было отделано зелеными аграфами[174] и семью изящными оборками из оранжевых аурикул[175]. Итак, нас было трое: я, Диана и Помпей. Говорят, что первоначально и фурий было всего три: Мельти, Нимми и Хетти — Размышление, Память и Пиликанье на скрипке[176].

Опираясь на руку галантного Помпея и в сопровождении Дианы, следовавшей в почтительном отдалении, я шла по одной из многолюдных и живописных улиц Эйдина. Внезапно передо мной предстала церковь — огромный старинный готический собор с высоким шпилем, уходящим под облака. Что за безумие овладело мной? Зачем я поспешила навстречу року? Не знаю, но меня охватило неудержимое желание подняться на головокружительную высоту и оттуда окинуть взглядом огромный город. Дверь собора была отворена и словно приглашала войти. Судьба моя решилась — я вступила под эти мрачные своды.

Где был в то время мой ангел-хранитель, если такие ангелы в действительности существуют? Если бы я просто миновала собор или двери оказались запертыми! «Если» — короткое, но такое зловещее слово! Целый мир тайн, смыслов, сомнений и колебаний заключен в этих четырех буквах! Я вошла, ничего не задев своими оранжевыми оборками, миновала портал и оказалась в преддверии храма. Так, говорят, великая река Альфред протекает под морским дном, не сливаясь и не смешиваясь с ним.

Мне уже думалось, что лестнице не будет конца. По кругу! Да-да, ступени вились по кругу, все выше и выше, так что, наконец, и я, и Помпей, на чью руку я доверчиво опиралась, — мы оба начали подозревать, что верхний конец этой длинной винтовой лестницы кем-то случайно или, может быть, преднамеренно снят. Я остановилась перевести дух, и тут произошло нечто настолько важное, как в моральном, так и в философском смысле, что я просто не могу умолчать об этом. Мне показалось — я даже была уверена, что не ошиблась, ведь я уже несколько минут внимательно и тревожно следила за движениями Дианы и, повторяю, ошибиться не могла: моя Диана почуяла крысу! Я тотчас обратила на это внимание Помпея, и он согласился со мной. Сомнений больше не было. Крысу почуяли — и почуяла ее Диана. Силы небесные! Как я могу забыть глубокое волнение той минуты? Увы! Вот вам хваленый ум человеческий. Крыса! Она была здесь, где-то поблизости. И Диана почуяла ее. А я — я не могла! Так, говорят, прусский ирис обладает для некоторых сладким и крепким ароматом, а для других он совершенно лишен запаха.