Заколдованный круг - [44]
Иногда Мартину хочется порисоваться перед ними.
Ага. Значит, пахать глубже надо. Понятно. Старики — те пахали ровно на глубину перегноя. Но это, ясное дело, неверно. Глубже надо. Понятно. Старики, они, конечно, только то делали, что по опыту знали. Они-то ведь нигде никогда не учились. Вот в городе там, у пастора, или далеко-далеко в Западной Норвегии, там народ получше нашего в таких делах смыслит, спору нет. Да и в книжках тоже, надо думать, на этот счет всякое понаписано…
Плуг железный, борона железная?! Что ж.
И вилы железные и лопаты? Конечно, конечно. Вес-то, правда, не маленький, но… С давних пор, правда, считается, что железо землю отравляет, но…
Чего тут говорить. Горожане, они, ясное дело, в этих вещах разбираются. Чтобы землю пахать научиться, надо, ясное дело, в город ехать.
Говорилось такое, разумеется, не сразу, это к добру бы не привело. Он ронял свои словечки понемножку, от случая к случаю, в те две недели, что длились весенние работы. Всего охотнее говорил он, когда было кому послушать — когда народ собирался в кучу.
Мартин изощрялся, а хусманы молча стояли и слушали. За каждой его фразой следовал беззвучный взрыв смеха.
Эти беззвучные взрывы смеха Ховард узнавал без ошибки. Он замечал их порой и на кухне, когда после ужина каждый сидел со своей работой. Рённев задавала ему вопрос, отвечая, он горячился, а она задавала новые вопросы — пожалуй, даже дружелюбно, с легким любопытством, но и полушутливо, с улыбочкой, с подковырочкой: конечно, конечно, все, что мы тут знаем, это все, наверное, не то уж, устарело.
«Мальчишка ты горячий», — говорила ее в общем-то добродушная улыбка. Но другие — они это иначе понимают, и уверены, что читают мысли Рённев. Ее они знают, ей верят, она тут хозяйкой уже много лет и заставила их уважать себя. Его они еще не знают, и им не ясно, надо ли его уважать. Он еще вроде бы не настоящий хозяин, да ко всему еще и пришлый.
Мартин сиживал в этой компании на кухне нередко. Да и другие тоже. Мало-помалу они все поняли, как надо смотреть на него — на пришлого, что незваным явился в Нурбюгду и в хозяйкиной постели себе двор и землю заработал. Ну, хусманы — те свое место знают, им «нет» говорить не положено, но и не рабы они тоже, могут и не говорить «да». А Мартин — тот посмелее, он другой раз так вежливенько, невинно возьми да и скажи: «Да, в городе — вот там в земле разбираются…»
Беззвучное веселье. А в людской, по избам да хижинам, на полях, когда хозяина не видно, там веселье и не беззвучное…
Работать им, конечно, не хочется. Понять, что он им объясняет, они не могут и не желают. Ведь теперь он стал в их глазах бродягой залетным и дурачком.
Даже если бы хусманы изо всех сил старались понять его, втолковать им что-нибудь было бы ох как нелегко. Как тяжело приходилось с ними в прошлом году у пастора, хотя ему честно и усердно помогал Ула. А здесь? С Мартином-то!
Порой Ховарда охватывает такая ярость, что он готов налететь на них, расшвырять их или похватать за шиворот и трясти-трясти, пока они сначала не обалдеют от страха, а потом от страха же не поумнеют и сами не поймут, какие они жалкие, грешные да глупые.
И тут он вспоминает, кто они. Бедолаги несчастные. Рожденные в бедности, росшие оборванными, вечно замученные и замордованные, голодающие хуже, чем скотина по весне, навеки осужденные гнуть от зари до зари спину на хозяина за гроши или вообще задаром. Куда ни кинь — голод да лохмотья, а лямку тянуть от колыбели до могилы…
И вот он, бродяга залетный, забрел к ним в селение и — раз! — стал хозяином одного из лучших хуторов, и ну командовать, распоряжаться да подстегивать — давай-давай, работай больше, работай лучше! Пусть они, как он считает, глупы, пусть они толком ни черта не научились делать за всю свою жизнь, как и отцы их и деды их, ума у них хватает, чтобы понять одну-единственную вещь: из-за всех этих новых штук, которые этот чужак так нахрапом хочет тут ввести, придется больше спину гнуть да мозгами больше шевелить. А что они будут иметь за это?
Да ни хрена.
Ага! — говорят они. Ладно!
Своим железным плугом он сам провел несколько борозд, чтобы показать им, как это делается. Вот видишь, где слой перегноя глубокий, и плуг пускаешь глубоко; где слой перегноя тонкий, там плуг поверху веди.
Бедолаги несчастные, снова подумал он, когда наконец заставил их работать. И все же какая-то злоба грызла его.
Эх, поделиться бы с кем-нибудь!
Он поймал себя на мысли, что ему не хватает Улы с пасторской усадьбы — неторопливого, верного и надежного. Улы, с которым он мог поделиться, когда нужно, и помолчать, если так лучше.
Нет, грешить не надо: порою за дело брался Юн, и тогда работа кипела. Он ведь с ним вместе новый инструмент работал.
— Ну что, чем эта лопата плоха? — говорил он Мартину. — Давай ее сюда, если у тебя кишка тонка железную лопату поднять! На-ка, держи свою деревяшку!
И бросал Мартину старую деревянную лопату.
Разговоры смолкали. Все знали, что, заведись они ругаться с Юном, он разом двоих вздует и глазом не моргнет.
И вдобавок Юн — свой, такой же, как они.
Такой же? Нет, они знали — далеко им до Юна. Он и говорит, что хочет, и делает, что ему нравится. Таким им и во сне не мечталось стать: он — как это называется? — свободный человек.
«Моя вина» — это роман о годах оккупации Норвегии гитлеровской Германией, о норвежском движении Сопротивления. Роман вышел в 1947 г., став одним из первых произведений в норвежской литературе, посвящённым оккупации. Самым интересным в романе является то, что остро и прямо ставится вопрос: как случилось, что те или иные норвежцы стали предателями и фашистами? В какой степени каждый человек несет за это ответственность? Как глубоко проник в людей фашизм?
В жизни шестнадцатилетнего Лео Борлока не было ничего интересного, пока он не встретил в школьной столовой новенькую. Девчонка оказалась со странностями. Она называет себя Старгерл, носит причудливые наряды, играет на гавайской гитаре, смеется, когда никто не шутит, танцует без музыки и повсюду таскает в сумке ручную крысу. Лео оказался в безвыходной ситуации – эта необычная девчонка перевернет с ног на голову его ничем не примечательную жизнь и создаст кучу проблем. Конечно же, он не собирался с ней дружить.
Жизнь – это чудесное ожерелье, а каждая встреча – жемчужина на ней. Мы встречаемся и влюбляемся, мы расстаемся и воссоединяемся, мы разделяем друг с другом радости и горести, наши сердца разбиваются… Красная записная книжка – верная спутница 96-летней Дорис с 1928 года, с тех пор, как отец подарил ей ее на десятилетие. Эта книжка – ее сокровищница, она хранит память обо всех удивительных встречах в ее жизни. Здесь – ее единственное богатство, ее воспоминания. Но нет ли в ней чего-то такого, что может обогатить и других?..
У Иззи О`Нилл нет родителей, дорогой одежды, денег на колледж… Зато есть любимая бабушка, двое лучших друзей и непревзойденное чувство юмора. Что еще нужно для счастья? Стать сценаристом! Отправляя свою работу на конкурс молодых писателей, Иззи даже не догадывается, что в скором времени одноклассники превратят ее жизнь в плохое шоу из-за откровенных фотографий, которые сначала разлетятся по школе, а потом и по всей стране. Иззи не сдается: юмор выручает и здесь. Но с каждым днем ситуация усугубляется.
В пустыне ветер своим дыханием создает барханы и дюны из песка, которые за год продвигаются на несколько метров. Остановить их может только дождь. Там, где его влага орошает поверхность, начинает пробиваться на свет растительность, замедляя губительное продвижение песка. Человека по жизни ведет судьба, вера и Любовь, толкая его, то сильно, то бережно, в спину, в плечи, в лицо… Остановить этот извилистый путь под силу только времени… Все события в истории повторяются, и у каждой цивилизации есть свой круг жизни, у которого есть свое начало и свой конец.
С тех пор, как автор стихов вышел на демонстрацию против вторжения советских войск в Чехословакию, противопоставив свою совесть титанической громаде тоталитарной системы, утверждая ценности, большие, чем собственная жизнь, ее поэзия приобрела особый статус. Каждая строка поэта обеспечена «золотым запасом» неповторимой судьбы. В своей новой книге, объединившей лучшее из написанного в период с 1956 по 2010-й гг., Наталья Горбаневская, лауреат «Русской Премии» по итогам 2010 года, демонстрирует блестящие образцы русской духовной лирики, ориентированной на два течения времени – земное, повседневное, и большое – небесное, движущееся по вечным законам правды и любви и переходящее в Вечность.
События, описанные в этой книге, произошли на той странной неделе, которую Мэй, жительница небольшого ирландского города, никогда не забудет. Мэй отлично управляется с садовыми растениями, но чувствует себя потерянной, когда ей нужно общаться с новыми людьми. Череда случайностей приводит к тому, что она должна навести порядок в саду, принадлежащем мужчине, которого она никогда не видела, но, изучив инструменты на его участке, уверилась, что он талантливый резчик по дереву. Одновременно она ловит себя на том, что глупо и безоглядно влюбилась в местного почтальона, чьего имени даже не знает, а в городе начинают происходить происшествия, по которым впору снимать детективный сериал.