Заколдованные сказки - [56]

И автомобиль рванул в сторону холма, на котором был расположен дом Каспара Мельника. Это никого не удивило — чекисты и раньше частенько наведывались к колдуну, но никогда не заезжали в деревню.

До вечера на холме шла гулянка: надрывалась гармошка, доносились стрельба, хохот и бабий визг. А к ночи поднялась невероятной силы буря с завывающим ветром, словно это бесновались и визжали ведьмы на колдовской гулянке. Над домом Каспара Мельника клубились черные облака, но ни капли дождя не упало той ночью. В полночь из туч ударил каскад молний, одна за другой, прозвучал нечеловеческий вопль, и так рвануло со стороны холма, что у людей волосы встали дыбом и завыли не только собаки, но и козы. Наутро самые смелые поднялись было посмотреть, что осталось от дома колдуна после взрыва, но не дошли до вершины — оттуда змеился по земле смрадный липкий чад, не дававший возможности дышать и пачкавший одежду и лица…

С тех пор деревня начала хиреть. Воскресшие со временем усыхали, что-то внутри них как бы терлось и перекатывалось, как в банке с сухофруктами, и со временем они стали пропадать. Вчера еще был человек, стоял у калитки с полузакрытыми, как у них водится, глазами, а завтра на двери висел замок. Бабки говорили, что их уносит бурей. Бури действительно после смерти колдуна стали напастью для Заупокойной. Они проносились над деревней короткими смерчами, возвещая об очередной засухе и никудышном урожае. А живые стали умирать, когда хотели.

* * *

После того, как дед, пожелтев и сморщившись, исчез, бабушка собрала меня в дорогу. Ночью я пробирался лесом, опасаясь встретить за каждым деревом вооруженного до зубов чекиста. Но попадались лишь гипсовые скульптуры, похожие на кладбищенские памятники. То это был мальчик с горном или барабаном, то девушка с веслом. Так и я исчез из родной деревни.

Потом я окончил летную школу, а когда началась война, служил в военно-транспортной авиации. В 1942 году самолет подбили, и мне не повезло — я чуть-чуть не дотянул до аэродрома. После взрыва все, что от меня осталось, похоронили на можайском кладбище. У меня дома висит фотография — бравый улыбающийся боец стоит в заснеженном поле с двумя ведрами. Сзади приписка «Рядовой Недоглядов с останками летчика-орденоносца М.». Приятели, заезжая в гости, смеются:

— Хорошо выглядишь!

Когда в 60-х годах министерство обороны получило квоту на оживление героев, погибших на Отечественной войне, меня тоже включили в очередь. Так и живу с 1977 года, в принципе, молодым человеком, правда, раз в пять лет требуется вакцинация. И еще у меня бывают приступы апатии, когда обещают сильные порывы ветра с юга, — я закрываю наглухо окно, а если оказываюсь на улице — ускоряю шаг.

Екатерина Данскова. «Мне не холодно внутри»

Мне не холодно внутри

Ниду шла по пыльной дороге, держа в одной руке подол от сарафана, а в другой палку для Ифти. Она ещё только успевала замахнуться, а Ифти уже бежал вперед, взбивая лапами пыльную пену. Вдалеке уже виднелся водораздел, но нужно было ещё пройти мимо отвесной скалы Карадаг, про которую вечно рассказывают местные старухи. Никто в деревне Ий-Ман давно уже и не верит их свистящему шёпоту, но всё-таки проходить мимо Карадаг лучше на цыпочках и уж точно ни с кем не разговаривать.

Ещё совсем маленькой, когда отец ещё был жив, а у бабушки было на сто морщинок меньше, Ниду придумала способ, как не бояться и не забыть, что нельзя говорить ни словечка. Она придумала считалку, которую повторяла про себя до тех пор, пока мрачный каменный склон не заканчивался и не начинался ручей: раз-два-три, мне не холодно внутри… раз-два-три, на меня не посмотри…

Старухи в деревне говорили, что лучше пробежать бегом, близко-близко к подножью, чтобы Карадаг не смогла тебя увидеть. Ниду как-то спросила у своей бабушки Айнуш, почему все так боятся Карадаг, почему никто никогда не пытался на неё забраться? И почему все молчат, когда идут за земляникой или можжевеловыми шишками?

— Слава старцу Эппе, пусть господь бережёт его душу… — говорила бабуля Айнуш. — Эппе однажды спас одного нашего юношу от взгляда Карадаг. Но если уж гора решит на тебя посмотреть, ты больше никогда не сможешь быть моей маленькой Ниду.

— А разве скала может посмотреть? А как я узнаю, что она меня увидела? — спрашивала Ниду.

— Ты сразу поймёшь, отведи господь! — бабушка Айнуш перекрестила внучку. — Все глаза мира сразу посмотрят на тебя.

Ниду уже подходила к скале, к привычному, абсолютно мёртвому куску пути. Здесь никогда не было никаких звуков, ни ветерка, ни птичьего щебета, ни даже стрёкота цикад.

— Ифти, Ифти! Ну-ка ко мне! Иди рядом! — Ниду было как-то не по себе, и она хотела быстрее пройти неприятный отрезок, взяв собаку за верёвочную петлю на ошейнике.

— Ифти… — шёпотом сказала Ниду и наступила на тень от скалы. Ифти звонко гавкнул, тень вздрогнула, а Ниду так испугалась, что со всех ног бросилась бежать обратно домой, бросив и палку, и бочонок для можжевеловых шишек.

Зайдя домой, она сразу открыла плетёную дверь бабушкиной комнаты, чтобы рассказать, как Ифти залаял прямо у подножья Карадаг. Бабушка сидела на кровати. Её тонкие седые косицы лежали на худых плечах, а огромные глаза, не отрываясь, смотрели на внучку. Ниду замерла на пороге комнаты и за окном увидела отца — он стоял в зарослях свекловичного тростника и смотрел ей прямо в глаза.