Заколдованная усадьба - [10]

И в самом деле, никто на всем божьем свете не сумел бы лучше воспользоваться теми крохами власти, которые были ему даны по чину.

При всем том он отличался одним замечательным качеством. Он брал, правда, зато и делал всегда, что обещал, в то время как другие только брали, а делать не делали.

Однако при таком образе действий не могло обойтись без грозных туч на горизонте; пан мандатарий не раз попадал в хлопотливые ситуации, и не сосчитать сколько ревизий и комиссий сидело у него на шее. Но для чего же мандат в кармане и чуть ли не тридцатилетний опыт! Гонголевский всегда выходил сухим из воды, часто даже с похвальным рескриптом и уже непременно с материальной выгодой.

Как только ему грозила какая-либо комиссия, он сразу предупреждал всех войтов своего округа:

- На днях приедет комиссар по делам громады. Разумеется, он заедет ко мне, а манна небесная на меня не сыплется, и на какие шиши я буду его кормить? Надобно несколько каплунов, вино, сахар, ром, кофе и чай, понятно?

Все шестнадцать войтов кланялись до земли, а назавтра по деревням начинались поборы со старого и малого и через два-три дня к мандатарию прибывал от каждой деревни посланец и отдавал в руки судейши полдюжины каплунов, фляжку рома, три фунта сахара и кофе, фунт чая и несколько бутылок вина.

При таких источниках дохода нетрудно было принять по-княжески ожидаемого комиссара, да еще оставалось немало подарков для ублаготворения судейской сошки.

Словом, Гонголевский старался со всеми чиновниками жить в ладу. Последнего канцеляриста он именовал комиссаром, а когда появлялся в городе сам, то угощениям и развлечениям не было конца.

Благодаря такой щедрости Гонголевский всегда знал заранее о каждой грозящей ему опасности, о каждой жалобе еще до того, как она была занесена в протокол и произведены предварительные формальности. Потому-то его невозможно было застичь врасплох, он открыто надсмехался над самым грозным своим противником. Не было к тому же чиновника, хотя бы самых суровых правил, которому он каким-либо хитроумным способом не сумел бы всучить взятку.

Пан комиссар X., к примеру, и у отца родного не взял бы ломаного гроша, а Гонголевскому удалось проиграть ему в карты значительную сумму. Пан референт У. лопнул бы от возмущения, если б кто-нибудь осмелился поднести ему хотя бы самый скромный презентик, Гонголевский же умудрился продать ему бесподобную двустволку, дешевле которой, по его словам, не сыскать было на базаре. Одному он уступил серебряный сервиз, будто бы купленный по дешевке на аукционе, с другим он с явным для себя убытком обменялся шубами, третьему, наконец, за бесценок перепродал часы. Ко всякому у него был свой подходец, всякого, хотел тот или нет, он располагал к себе, идя на всевозможные уловки.

Незыблемо утвердившись на своем посту, он действовал по однажды заведенному порядку.

Второе жалование ему платили сами арендаторы евреи, ибо хотя весь курс образования пана мандатария сводился к униатской школе в Дрогобыче, он на память знал законы и особенно те параграфы, которые запрещали евреям жить в деревнях, нанимать слуг христианской веры и т. д. А то с какой бы стати давал он арендаторам евреям своего полицейского, который взыскивал с крестьян просроченные платежи.

Рыба на Рождество, вино, яйца, мясо, сахар и пряности на Пасху шли своим чередом, а денежные интересы соблюдались особо.

- Одно дело, убогие моя,- говорил мандатарий, - подать натурой, она ваша исконная повинность и причитается мне по праву; в других же делах мы будто и не знаеем друг друга.

Тому, кто не хотел понять его по доброй воле, мандатарий умел напомнить о своей власти и силе.

Вот умер в Горбачах первый на селе богач, который владел двумя наделами земли по крепостному праву и еще одним, как солтыс. Вдова и сын думали, что на похоронах можно обойтись без полицейского судьи, но наш мандатарий давно положил глаз на оставшиеся после покойного талеры.

- Ладно, придумаем,- сказал он себе и закусил губу что всегда грозило опасностью.

И вот все уже готово к погребению, со всей округи сбежались люди на пышные похороны, шестеро священников приглашены служить панихиду, а тут, как хищный волк, явился мандатарий. Все обмерли от страха.

По грозному выражению лица и по сопровождавшим его войту и полицейскому все поняли, что прибыл он с каким-то важным решением.

- Никаких похорон,- сурово объявил мандатарий испуганной вдове. - В доминиум поступила жалоба, что покойный умер не своей смертью.

- Батюшки светы, целый год он помирал от чахотки! - говорят ему вдова, родные, соседи.

- Это ничего не значит, поступила жалоба, и я должен выполнить свой долг. Покойник останется непогребенным, пока не прибудут врачи и не искромсают тело на куски, дабы твердо убедиться, что он умер естественной смертью.

Словно пораженные громом стояли родные и друзья покойного. Какой позор! Похороны остановлены, назначено следствие, а сверх всего покойника, словно какую-нибудь свинью, будут резать после смерти, копаться в его внутренностях!

- Смилуйся, благодетель,- восклицают все хором.

Но пан судья в еще пущую впадает ярость, грозит арестом, судом, прямо волосы на голове встают дыбом.