Заключительный аккорд - [33]

Ему сказали, что в настоящее время та самая Занден находится в Швейцарии, куда она, однако, попала без официального разрешения властей на выезд. Органам государственной безопасности эта особа довольно хорошо знакома.

— Возьмите самое необходимое, доктор, и ни о чём не беспокойтесь… — сказали ему и увели с собой.

На дорожке с другой стороны показался Пауль Павловский. Он шёл медленно. Ему было столько же лет, сколько и Барвальду, и сложения он был точно такого же. Против них обоих были выдвинуты политические обвинения, хотя для ареста было достаточно уже одного того, что они являлись членами Коммунистической партии Германии. Оба были осуждены к трём годам заключения с лишением гражданских прав по обвинению в опасности для государства. После недолгого пребывания в тюрьме обоих направили в штрафную дивизию. Единственным утешением для них было то, что их не разлучили. В роте Пауль случайно встретился с товарищем Хайзе, которого он не видел в течение нескольких лет. Втроём они вели коммунистическую пропаганду в роте. Основная их задача заключалась в создании небольших групп, члены которых намеревались перейти на сторону Советской Армии.

Барвальд и Павловский остановились друг перед другом и прислушались.

— Половина второго, — заметил Пауль. — Кто нас сменяет?

— Новенький. Говорят, он разжалованный обер-лейтенант.

— Не шпик ли он?

— А ты как думаешь?

— Мы наделили товарищей на соблюдение высокой бдительности. Он, как нам кажется, интересуется политикой.

— А кто второй часовой?

— Наверное, из второго батальона. — Павловский пришёл мимо Барвальда. — Давай сделаем ещё один кружок.

Перед ними словно из-под земли вырос Генгенбах.

— Я знаю, ещё рановато… — проговорил он.

— Небось бессонница одолела? — поинтересовался Барвальд, остановившись. — Могу дать тебе один совет.

«Наверняка Пауль нас слышит и сейчас вернётся к нам», — подумал он.

«Интересно, какой совет мне может дать Барвальд? За советом лучше обратиться к Зейдельбасту», — мелькнуло у Генгенбаха.

— Давайте не будем об этом говорить. — Генгенбах явно волновался. — Мне сказали, что сегодня ночью, в два часа, двое хотят драпануть, — тихо произнёс он. — Двое уголовников. Я, правда, пытался отговорить их, но ничего не получилось.

— И они обратились с подобным предложением именно к тебе? Странно, правда?

— Они хотели, чтобы я пошёл вместе с ними.

— Кто именно?

— Один из них — Цимерман, мой сосед по койке.

— А зачем ты мне рассказываешь эту историю?

— Я думал, что ты попал сюда по политическим мотивам.

«Всё это похоже на провокацию, — подумал Барвальд. — Вот только не ясно, кто её инсценирует, уж не сам ли ротный?»

— Слушай меня внимательно, Генгенбах. Если ты уверен, что кто-то хочет убежать отсюда — а это несомненно повредило бы всем нам, — доложи об этом начальству.

Разговаривая, они и не услышали, как Пауль вернулся к ним.

— Случилось что-нибудь особенное? — спросил он.

— Двое задумали драпануть отсюда.

— Только дурак сам может броситься в пекло, — двусмысленно заметил Пауль.

— А ваш политический коллега думает, что их легко остановить?

— Мы из той же дивизии, что и ты.

— Я знаю, — с горечью произнёс Генгенбах и, оставив солдат на месте, пошёл дальше делать обход. «Может быть, не нужно было вообще говорить им об этом?» — размышлял он.

Без нескольких минут три на левом фланге роты раздался выстрел.

Генгенбах вздрогнул: выходит, Цимерман не врал ему. К Генгенбаху подбежал молодой солдат.

— Ты слышал? — спросил его Генгенбах.

— Да. Что нам делать?

— Покидать пост мы не имеем права, но я всё же пойду взгляну, что там случилось.

Под вечер майор Брам вместе с Эльвирой Май добрался до бункера. Клювермантелю он приказал ждать его в охотничьем домике, Клювермантель намеревался пройти пешком через холм вдоль линии укреплений до самого озера, а оттуда по ручью дойти до места встречи. На это у него ушло бы примерно полночи. Журналистка одарила Клговермантеля такой очаровательной улыбкой, что у обер-ефрейтора слюнки потекли.

«Девица она красивая, но характер её мне не нравится», — подумал Брам.

За последние годы он приобрёл много дефицитных вещей, перед которыми не устояла бы ни одна девушка. Батон венгерской салями, мясной рулет или отрез на платье — и любая девица готова провести с ним несколько часов. Потом ему встретилась Урсула… Она оказывала на него сильное влияние, и он очень изменился. Неизменным осталось только одно желание: поскорее бы кончилась эта война и они смогли бы уладить свои отношения;

Когда началась война, Урсуле исполнилось восемнадцать лет. Она подробно рассказывала Браму о своей жизни — о том, как работала в бюро, как была затем по мобилизации направлена в военный госпиталь, где она по двенадцать часов находилась среди стонов и криков раненых. А дома в это время её ждала больная мать.

Когда Урсула познакомилась с обер-лейтенантом Хальвагом, она переживала как раз то состояние душевного подъёма, которое так хороша показывают в кинофильмах, и без колебаний согласилась стать его женой.

В казино ей теперь целовали руку, называли её милостивой фрау…

«Есть вещи, решить которые не так-то легко, — думал Брам. Но, так или иначе, их всё же нужно решать. Я люблю её, люблю с тай нежностью, на какую, как мне кажется, никогда ещё не был способен. Когда вся эта грязь кончится, мы все решим и устроим. Урсула — настоящая женщина, не то что эта задавака журналистка, хотя та и полна энергии».