Заключенный - [4]

Он смотрит на меня из-под своей фуражки.

— Ты хочешь записаться в класс? Что-то замышляешь? — (Я пожимаю плечами). — Класс английского. Ты хочешь заниматься английским.

— Что в этом такого? Я умею читать, ты сам видел. — Я знаю, он видел.

Он кривит губы, доставая iPad — у каждого охранника есть один. Он поворачивает его так, чтобы я не видел, и проводит пальцами по экрану несколько раз. Может быть, чувствует, что бедная мисс Уинслоу нуждается в защите. Наверняка, он видит то, что вижу я — тщательно собранную женщину, которая так и напрашивается, чтобы с ней связались. Правда, это последнее, что у меня на уме. Я собираюсь быть прилежным учеником.

— По инструкции в группе от двенадцати до шестнадцати человек, — ищет он. — Как я вижу, занятия с шестнадцатью уже начались.

— Возможно, есть еще место или время? Может, спросить у нее, — потому что я, как никто другой знаю, что инструкции можно обойти, так же как и нарушить правила, так же как сломать человека.

Он устремляет взгляд обратно.

— Что насчет современной литературы? Этот класс не переполнен.

— Меня как раз больше всего интересуют современные мемуары, — говорю я, вероятно, как и мисс Уинслоу. Современные мемуары.

— Ну, не знаю, — говорит он.

Я жду. Скорее всего, если он спросит ее об этом, она ответит «да», и нам обоим это известно. Когда ты заперт, то все имеет определенную цену, приходится торговаться или бороться за то, что желаешь. Сигареты, защита, информация, свежий воздух. Если бы этот охранник был заключенным, то я мог бы надавить на него по-другому, но, поскольку он все же коп, приходиться договариваться.

— Пятьдесят баксов…

— По инструкции в группе может быть только шестнадцать учеников, — перебивает он.

Черт.

— Сотня, — это все, что у меня есть.

Он отрицательно качает головой. Нет.

Это опасная игра, ему известно, чего я хочу. Он чует это, у охранников развито шестое чувство на такие дела. В любом случае мне нужно попасть в класс, да и с училкой, вроде мисс Уинслоу, результат не заставит себя ждать. Готов поспорить, что это последние эссе, которое опубликуется в газете «Кингмен». И мне необходимо, чтобы и моя история туда попала.

Я достаю свой iPod и кладу на его стол. Моя музыка. У меня ушли месяцы на то, чтобы держать плеер у себя. И еще больше, чтобы купить парочку хороших песен из всего дерьма. Что есть у работников столовой. Никакого Интернета, помните? По крайней мере, есть шанс это изменить.

Диксон встает из-за стола, забирает iPod и уходит, оставляя меня с одними наушниками. Ну вот, теперь я в классе.

3 глава

Эбигейл

В холле департамента пахнет пылью и столетней бумагой. Я вдыхаю этот запах, и мой пульс замедляется. Я совсем далеко от этой холодной, серой тюрьмы.

В первый день занятий я стояла в передней части комнаты, скрестив руки, что даже костяшки пальцем побелели, когда шестнадцать мужчин в оранжевой одежде зашли внутрь. Мне известно, кого они видели перед собой, — чопорную школьницу в рубашке, застегнутой на все пуговицы. Они могли чувствовать, исходившую от меня неловкость. Я дала им конспект, преисполненный напряженной и неестественной речью. Единственным положительным моментом на занятиях было отсутствие того мужчины из коридора.

Мисс Уинслоу.

Я не могу вернуться. Просто не могу.

Я двигаюсь в сторону кабинета консультанта в полнейшем отчаянии. Мне нужно, чтобы она позволила мне отказаться от этого проекта. Один из моих однокурсников делает научный проект, работая с учениками старшей школы; другие работают с ветеранами, медсестрами и просто пожилыми людьми. Несправедливо, что мне приходится заниматься с заключенными. Не тогда, когда из-за этой работы плохие воспоминания вновь всплывают в моей памяти. Не тогда, когда я думаю о том, что принадлежу к чему-то, о чем никому неизвестно.

Никто никогда не узнает.

Я сажусь у кабинета консультанта в Кендрик Холле. Протертые следы тысячи студентов покрывают деревянный пол, стены по-прежнему из мягкого красного дерева нетронутые годами, за исключением нескольких трещин, где люди оставили свои инициалы и даты. Это здание, как древний дуб, мы можем оставлять на нем свои следы, но оно как было здесь задолго до нас, так и останется еще на долгое время. Я закрываю глаза, мне через многое пришлось пройти, чтобы попасть сюда. Я добивалась этого два года, и вот сейчас я второкурсница. Я не могу позволить этому проекту остановить меня. Моя жизнь наполнена сплошной тьмой, которая угрожает захватить меня, но я не дам этому случиться.

Дверь открывается, и я встаю. Женщина, которая встречает меня, по гламурному красива: губки бантиком, макияж такой, что мне при всем желании не повторить, волосы светлые, практически серые, собраны в пучок на затылке.

— Эбигейл, — говорит она, — пожалуйста, входи.

— Необязательно было выходить, чтобы позвать меня, — как всегда она игнорирует нотки волнения в моем голосе. Для нее вежливость имеет большое значение, как и для меня. Иногда мне кажется, что это единственная разница между мирами: откуда я пришла и где нахожусь сейчас.

Она легкой походкой пересекает захламленный кабинет. Было бы трудно поверить в то, что она слепая, хоть мне это известно. Ей помогает то, что она проработала в одном и том же университете, в одном и том же кабинете, уже двадцать лет. Она пригласила меня в свой кабинет после моего первого дня занятий в ее классе, за такой особый интерес ко мне я была признательна ровно до того момента, как узнала о своем проекте. Тюрьма? О, нет.