Заклятые пирамиды - [2]

– Психи они, эти лысые местные чурки, то-то у них кожа серая, как асфальт, – высказался по этому поводу Сабен, болезненно щурясь. – Куда им столько солнца? Помереть от него можно.

У них на Беоре тоже тепло, но повсюду пасмурно: живешь, как под ватным пологом.

– Купи темные очки и шляпу, тогда не помрешь, – вынув изо рта окурок, скрипуче произнес Труш, окутанный облаком вонючего дыма.

– Так деньги нужны, где их прямо сейчас возьмешь…

– Во-во, верно сказал. Без мазухи никуда. И если хозяйке не потрафим, век будем вот таких дуриков раскрашивать, – он дернул небритым подбородком, указывая на «садовую скульптуру». – Не здесь, потому что вскорости нас отсюда турнут. Она сама же и стукнет копам, если мы от ее предложения откажемся, а нам, понятные дела, никакой веры. Надо соглашаться. До сих пор мы были кто? Мигры паршивые, гастарбаи, дешевая рабсила, а теперь вырастем до киллеров. Есть такие, кто против?

Остальным было непривычно, чтобы молчун Труш произносил такие длинные речи. Если уж он заговорил, это серьезно.

– Значит, все согласны, – подытожил Бугор. – Вечером тетка вернется, и я с ней по-деловому потолкую. Пускай задаток заплатит.

– Однозначно задаток нужен, – поддержал Рухлян, уже успевший найти компромисс между своей справедливостью и заманчивыми перспективами: Эдвин Мангериани натурально начинающий негодяй, если родная бабка на скопленные гроши нанимает убийц, чтоб от него избавиться. – Смерть пацану!

Мир Сонхи

Около Нежадного рынка Зинте встретилась процессия доброжителей, изгоняющих Шуппи-Труппи. Несколько десятков взрослых и детей в размалеванных масках и балахонах с болтающимися там и сям пестрыми лоскутьями. В руках трещотки, бубны с колокольцами и хормы – бумажные фонари на длинных палках, изображающие страшные рожи с шелестящей на ветру бахромой. Кое-кто был в обычной одежде: прохожие, приставшие к шествию по дороге.

– Доброжительница, пойдем с нами! – окликнул Зинту высокий мужчина в маске рогатого зайца с алыми полосками на картонной морде. – Хочешь избавить город от напасти?

Реветь ей хотелось. А еще бродить по улицам, снова и снова перебирая старые воспоминания, словно хрупкие вещицы, которые давно уже стали бесполезными, только душу бередят, а выбросить рука не поднимается. Но отказаться нельзя, еще зложительницей ославят… И она пристроилась в хвост процессии.

Участники церемонии колотили в бубны, гремели трещотками, пугая окрестных птиц, и выкрикивали:

– Шуппи-Труппи, уходи, у нас нет плохих детей!

Подростки и дети тоже старались вовсю:

– Пошел отсюда, Шуппи-Труппи, мы хорошие, мы послушные!

Некоторые из них под шумок вопили:

– Все вы дураки! Я хочу женщину! Какашки из нужника!

Они думали, что их голосов не разобрать в общем гвалте, а если кто-нибудь и разберет – нипочем не догадается, кто это крикнул, поэтому наказания не боялись.

Вряд ли при таком исполнении обряда удастся избавиться от Шуппи-Труппи, печально хмыкнула про себя Зинта. У них с Улгером детей не было. Два-три года назад это ее расстраивало, а теперь, наоборот, радовало. В свои двадцать пять она чувствовала себя старухой.

Шуппи-Труппи завелся в начале осени, когда у школяров началась учеба. Он был похож на косматую обезьяну с раскосыми мутно-желтыми глазами на сморщенном темном личике. Те, кто видел его вблизи и остался жив, рассказывали, что зрачки у него плавают в этой тусклой желтизне, словно горошины черного перца в масле, шерсть серо-бурая, свалявшаяся колтунами, на всех шести конечностях длинные когтистые пальцы, а во рту острые клыки.

Насчет клыков и когтей Зинта и сама знала: ей приходилось лечить оставленные ими раны. Скверные раны и заживают медленно, даже если испросить целительной силы у Тавше.

Шуппи-Труппи нападал на непослушных детей, выскакивая из темных углов. Апна была не единственным городом, пострадавшим от этой беды, и Палата Попечителей Молоны заверяла доброжителей, что в скором времени проблема будет решена, однако пока все продолжалось по-прежнему, а детей и молодежь, не достигшую совершеннолетия, призывали позабыть о шалостях, проявлять почтительность к старшим и похвально себя вести – это наилучшая защита от демона.

Процессия ползла, словно пестрая гремучая змея, мимо лавок с аккуратными вывесками и ремесленных мастерских. Весенний ветер трепал длинные бумажные бороды плывущих над головами расписных хорм.

Улица вывела на берег неширокой речки, которая тащила в подарок Бегоне плавучий мусор и творожистые облака, но, сколько ни старалась, не могла сорвать с места отражения рыжих кирпичных домов с башенками, стоявших на той стороне, и деревянного моста на мощных сваях.

На покрытом жухлой прошлогодней травой пустыре чучело Шуппи-Труппи сожгли, пепел сбросили в воду. Когда участники ритуала сняли маски, Зинта узнала среди них нескольких городских амулетчиков – это вселяло надежду, что совершенное действо все же имеет некоторую силу и на ближайшую восьмицу Апна может забыть о Шуппи-Труппи. А потом опять начнется то же самое.

Как только обряд завершился, она по тропинке вдоль берега направилась к мосту. Ее тянуло в восточную часть города, где были книжные лавки и до сих пор сохранились старинные дома, похожие на затейливые антикварные шкатулки.