Заклятие - [19]

Ядвига вернулась к обеду вместе с фамильяром, сварила ароматную похлебку и занялась своими делами.

Я снова полез на крышу.

На следующий день подправил ставни, смазав маслом, чтобы не скрипели, и оглядел пустой двор. Если слева летом разбить огород, то справа, где примостился сарай и поленница, можно построить баню, чем я и занялся.

На самом деле больше пытался отвлечься. Все чаще ловил себя на мысли, что не могу отвести глаз от Ядвиги. И такие мне картинки сладкие видятся, бесстыдные, что смотреть на суженую страшно. Словно боюсь – не сдержусь.

Ничего, краса ненаглядная, сниму я с тебя заклятие – и никуда ты не денешься. Женюсь сразу же! И так горячо стало при этой мысли, томно…

Сил, правда, вечером, чтобы вести разговоры, совсем не оставалось. Умывался в углу, где Ядвига отгородила шторкой пространство, ел щи да каши, проваливался в сон. Но и из него девушка не уходила. Ласкал я ее, целовал в уста сахарные, слышал стоны и смех. И каждое утро хоть ведро ледяной воды на себя опрокидывай! Ох и горяча, оказывается, может быть любовь. Не зря про нее столько песен поют, обвиняя в чем только можно.

Вскоре выяснилось, что характер у моей суженой оставляет желать лучшего. Боевой птенчик просто какой-то! И котелком в меня, и ухватом, и подушкой… И вижу же, что хочется ей пойти со мной в баню, но боязно. А страх бывает велик. Не переступишь. Губы кусает, злится, по-прежнему не доверяет. Не то что о заклятии не рассказывает, так даже про приход сестрицы своей промолчала! И ведь не спросишь…

Я ушел в лес, стараясь успокоиться. Никто и не обещал, что все будет легко и просто. Отец говорил, терпение – это самая большая на свете добродетель. Оно одно зачастую может многое изменить и исправить. У отца терпение явно было. Сколько бы я и братья не проказничали в детстве, прощал и не наказывал жестко. Какой толк от розог, если человек своей вины не признал? Поэтому я чаще всего стыдливо стоял в углу, вынужденный выслушивать долгие нотации. И голос у отца при этом становился громким, резким… Но видно мало было в той науке толку, раз братья до сих пор делят наследство. Чуть не поубивали друг друга из-за дома да земли!

В лесу на этот раз было тихо, спокойно. Листья с деревьев облетели, шуршали под ногами. Семейство ежей высунулось из-за пня, перебежало мне дорогу. Возвращаться пора! Ведь уже соскучился по суженой. Все равно, куда бы я ни бежал, перед глазами – только она, в мыслях – только она. И почему отец не рассказывал, что любовь может жечь, как крапивный лист?

Я еще немного побродил в чаще и повернул к избушке.

Ужинали мы на этот раз в тишине. Лишь Сенька мурлыкал да терся о мою руку. Привык, что я его подкармливаю вкусными кусками. Ядвига время от времени ворчала на меня за это, но по большей части от того, что положено. Кота мы оба любили и баловали.

После ужина я затопил баню. В нос ударил смолистый запах дерева и березовых листьев. Жаль, что Ядвига не пошла. Хорошо тут! И банник – дух, что поселился, едва я достроил, – оказался сговорчивым да приветливым. Ему в бане тоже уютно. Я натаскал воды из колодца, нагрел, вымылся и вернулся в избушку. Нега окутала тело, и я провалился в сон.

Ядвига.

Баня получилась добротная, хорошая. В ней пахло деревом и березовыми листьями. Тепло окутывало, лишало воли. Я пробралась в нее тайком, ночью, когда Сеня и Дмитрий спали. Зажгла огарок свечи, разделась и вздохнула.

Мысли были тревожными и не давали покоя. Как так получилось, что незнакомый мужчина, которого я знаю всего ничего, стал мне ближе и роднее, чем матушка с батюшкой? Приворожил? Околдовал? Или просто я устала от одиночества и от того, чтобы самой бороться с заклятием?

Я плеснула в ковш воды, обернулась и попятилась. Баню заполнил туман. Ох, матушка с батюшкой, о чем же я думала! Банник всегда приходит ночью, высасывает силы, потому никто и не ходит мыться в такое время суток. Раздался зловещий хохот, от которого по коже пополз озноб. Я вздрогнула, попятилась, споткнулась и зацепила рукой доску. Больно! И жар подбирается со всех сторон, угли, которые слегка тлели, сверкают оранжевыми языками, горячий воздух душит, не дает возможности вдохнуть. Не вырвусь. И как в кошмарном сне тянутся отовсюду чудища. Понимаю, что нет их, что это воображение, нечисть пугает, но все равно хриплю от ужаса и забираюсь на лавку повыше. Эх, дурочка!

И что теперь делать? Только глаза закрыть да умереть. Но этого мне сделать не дали. Раздался резкий хлопок, туман отступил, и передо мной оказался Дмитрий. Банник всегда слушается тех, кто строил ему прибежище. Я жалобно всхлипнула.

– Ох бабуся, ох Ягуся, – процедил мужчина, подходя ближе. – И кто надоумил в баню глухой ночью пойти? Головы на плечах у тебя нет, гордячка.

Дмитрий выругался, посмотрел на меня, сжавшуюся в комок на краю лавки. Я дрожала и молчала. Начнешь с ним ругаться из-за того, что отчитывал меня, как ребенка, – банника еще призовет. А мне жить хочется. Пусть в качестве старухи и с заклятием на шее, но жить. И не беда, что время утекает, как песок сквозь пальцы. Живая вода дает отсрочку, позволяет бороться с темной магией, но я знаю, наступит день, когда она перестанет действовать. И я навсегда останусь такой. Старой, уродливой, никому не нужной. В этот момент мне себя стало так жалко, что я всплакнула.