Заклятие сатаны. Хроники текучего общества - [17]
История с берсальерами, пожалуй, в полной мере отражает всю сложность отношений многих молодых людей с историческими фактами (и с берсальерами). Не так давно некоторые из юных опрошенных заявили, что Альдо Моро был главой «Красных бригад»[93]. Хотя я уже в десять лет знал, что премьер-министром Италии во времена «Похода на Рим» (то есть еще за десять лет до моего рождения) был «слабодушный Факта». Разумеется, знал я это потому, что в фашистской школе мне это талдычили каждый день, что приводит меня к мысли, что реформа Джентили была в своем роде взвешенней, чем реформа Джельмини[94], однако не думаю, что во всем виновата школа. Полагаю, что причина в другом и виной всему последовательная цензура, с которой сталкивается сейчас не только молодежь, но и люди взрослые. Я не хотел бы, однако, чтобы слово «цензура» ассоциировалось исключительно со злостным замалчиванием: существует и цензура шумовых помех, о чем известно шпионам и преступникам из детективных фильмов – те, если им надо посекретничать, включают радио на полную громкость. Наш студент, вероятно, относился не к тем, кому говорили слишком мало, а к тем, кому говорили слишком много, и оттого был просто не в состоянии вычленить то, что стоило помнить. Прошлое он представлял себе смутно, но не потому, что ему о нем не рассказывали, а потому, что полезные и достоверные сведения оказались перепутаны и погребены под ворохом незначительных. А из-за неконтролируемого доступа к различным источникам существует риск, что не сумеешь отличить нужную информацию от в той или иной степени бредовой.
Сейчас вовсю обсуждают, добро или зло то, что каждый нынче может отпечатать и пустить в обращение книгу, не прибегая к посредничеству издателя. Положительная сторона заключается в том, что в прошлом многие выдающиеся писатели не получили известности из-за препон, несправедливо чинимых им издателями, не говоря о том, что свободный оборот предложений неизбежно приносит с собой ветер свободы. При этом мы прекрасно знаем, что многие книги пишутся довольно эксцентричными персонажами, что справедливо также и для многих интернет-сайтов. Если не верите, зайдите на nonciclopedia.wikia.com/wiki/Groenlandia, где сказано: «Гренландия – это остров, расположенный в той точке земного шара, которая, существуй она на самом деле, подтвердила бы гипотезу о том, что Земля квадратная. По части льда это самый многонаселенный остров в мире… Кроме того, это одно из государств Европы, по крайней мере мне так кажется, неохота лезть в атлас, так что поверьте мне на слово. Расположена она в борейском полушарии, в Северной Борее».
Ну и как может мальчишка заподозрить, что автор этой статьи шутит, решить, что это чересчур экстравагантный персонаж или что в некотором роде он говорит правду? То же самое касается книг. Маловероятно, что издательство вздумает опубликовать подобные тексты, не пояснив на обложке или на ее клапане, что перед нами сборник веселых парадоксов. А что, если не останется больше никакого посредника, который подсказал бы нам, стоит ли воспринимать книгу всерьез?
2011
Два приятных сюрприза
Безутешные коллеги рассказывают, что на экзамене на степень бакалавра одному из студентов попалось имя Нино Биксио[95] и он прочел его как Нино Биперио, поскольку повальное распространение СМС-сленга убедило его, что Х всегда читается как per. Что наводит на меланхолические раздумья: «Чему их учат в средней школе? А может, и впрямь упразднить государственные школы, оставив одни только частные?» Не считая того, что наряду с образцовыми частными школами найдется немало и таких, что специализируются на проталкивании кретинов из обеспеченных семей, действительно ли наша система образования идет ко дну?
В середине марта мне пришлось съездить в Альбенгу на премию C’era una svolta. Премия была учреждена в рамках местного конкурса государственным лицеем имени Джордано Бруно, но за четырнадцать лет превратилась в общенациональную (в этом году в конкурсе участвовали около тысячи двухсот учащихся старших классов тридцати восьми школ из двадцати девяти провинций). Каждый год кого-нибудь из писателей просят начать рассказ, который участники должны продолжить (прямо в классе, в очень жестких условиях), затем анонимные работы оценивает сначала внутреннее жюри, затем внешнее, и, наконец, после нескольких этапов отсева приглашенному автору достаются пять финалистов, среди которых он должен выбрать лучшего.
В этом году автором был я и для забавы предложил в качестве затравки рассказ о собрании кружка безумных литераторов, задавшихся целью дописать начало и конец к признанному самым коротким в мире рассказу Аугусто Монтерросо, где говорится: «Когда он проснулся, динозавр все еще был там».
Не исключено, что из тысячи двухсот представленных рассказов некоторые имели сомнительную ценность (хотя члены обоих жюри и признавались, что выбор был очень трудным), но несомненно то, что пять рассказов, представленных мне на суд, поставили меня в тупик, так что мне захотелось решить вопрос жребием, – все пять оказались образчиками отличной прозы. Я хочу сказать, что они были написаны в чрезвычайно зрелой манере, так что многие профессиональные писатели не погнушались бы поставить под этими текстами свою подпись. Желающие убедиться могут прочесть пять рассказов-финалистов в ближайшем номере
