Заклятая подруга - [17]

Но непризнанный гений рассчитывал не меньше чем на прекрасную фею. С крылышками и неземными замашками. Ведь только такая могла почувствовать в нем родственную душу и услышать его зов в бескрайнем хоре виртуальных призывов.

Ночью Славик метался на смятых простынях, периодически пиная спящую глубоким сном Лизавету, и сочинял ответ. Тоже во сне. Утром он чувствовал себя совершенно измочаленным, но одухотворенным. С нервическим блеском в глазах и нетерпеливой дрожью в тонких пальцах Славик завис над клавиатурой.

Удивительно, но все ночные кружева фраз испарились, словно лужа в знойный июльский полдень. В голове маятником качалась совершеннейшая пустота, периодически глухим колоколом ударяя то в одно, то в другое ухо.

«Дорогая Даная!» – начал он и с раздражением стер ерунду, напоминавшую письмо товарища Сухова.

Надо бы тоже стихами, чтобы не разочаровать. Но стихи Слава писать не умел. После мучительных попыток связать угловатые слова, неровной кучей наваливавшиеся друг на друга и неуклюже распадающиеся в корявых предложениях, у него родилась неожиданная муть, неадекватная затраченным усилиям:

Я Данаю обнимаю,

Вожделею и стенаю.

Отправлять столь прямолинейные и неинтеллигентные намеки он не отважился, решив не рисковать в столь непривычном амплуа влюбленного поэта и самовыразиться в картине.

Картина должна стать шедевром. Ожидание чуда, замешенное на экспрессии автора. Его мысли и чувства не могли остаться не понятыми прекрасной Данаей.

Глава 8

– Ёкарный Бабай! – охнула Лизавета на весь офис, едва подруги вернулись с обеда. Разумеется, она сразу залезла на сайт.

– Ответил? – спросила Маргарита. По тону Бабаевой было непонятно, обрадована она или обозлена.

– Бабай – это твой Бабаев? – уточнила Горецкая, жизнерадостно прогарцевав к своему месту. – А почему ёкарный?

– У меня одиннадцать писем, – поведала собравшимся Лиза и нервно хихикнула.

– Я же говорила: такую красоту даже занавеской не скроешь! – засмеялась Лера.

– Не помню, чтобы ты что-то такое говорила, – хмуро процедила Лизавета, щелкая «мышкой». – Мне кажется, с красотой и доступностью мы переборщили. Вон их сколько слетелось.

– Ах ты, горе какое! – отмахнулась Лера. – Мужикам она понравилась. Как теперь жить-то со всем этим?

– Я не знаю, что им отвечать, – насупилась Лиза.

– Отвечать? – поперхнулась Рита и тревожно покосилась на Горецкую, многозначительно подергав бровью. – А зачем им отвечать? Или ты передумала и решила сменить скакуна?

– Лошадей на переправе не меняют, – вкрадчиво напомнила Валерия, сурово погрозив в пространство пальцем.

– Загнанных – меняют, – возразила Рита и сокрушенно добавила: – Лера, нас не слышат, как я погляжу.

– А я, значит, еще ничего! – вдруг радостно воскликнула Лизавета.

– Правильно, – обрадовалась Маргарита. – И что из этого следует? То, что я и говорила: найди себе что-нибудь поприличнее. Благо выбор есть.

– Нет! Это значит, что у меня есть шанс снова понравиться Славе!

– Да уж, никогда интеллигенту, каким бы умным он ни был, не постичь логику маргинала, – резюмировала Горецкая. – А опытной бабе не понять, как можно быть такой наивной дурой и наступать на одни и те же грабли, приговаривая, что это не грабли или грабли, но не те же! Я тебе последний раз, балде, предлагаю: найди среди тех, кто написал, подходящего мужика и займись личной жизнью, а не повторным охмурением собственного супружника.

– Да вы ничего не понимаете! – снисходительно улыбнулась Лизавета, слегка дезориентированная неожиданным успехом у противоположного пола. Раньше она не думала, что, кроме Славы, могут быть другие мужчины. Да и сейчас они были ей не нужны.

– Куда уж нам, курицам, – послушно поддакнула Рита и, вздохнув, намекнула: – Может, раз уж ты все это затеяла, поглядим, что твой благоверный ответил?

– А он не ответил, – растерянно заморгала Лиза.

– Как? – удивилась Горецкая. – Мы что, опять будем пить и рожать идеи?

– Нет уж, давайте подождем, – заволновалась Рита. – Вдруг он к вечеру отреагирует? Он вообще еще спать может. Художники – они такие!

– Откуда ты знаешь? – вздрогнула Лизавета.

– У нее есть один знакомый художник, – улыбнулась Горецкая.

– Сейчас Лизка шутки плохо понимает, ты аккуратнее, – предупредила Рита и ободряюще подмигнула Бабаевой: – Не дрейфь, Лизон, он, может, друзей на выручку позвал. Вчера мы письмо на троих соображали, теперь они станут на троих соображать!

– Ой, так друзья могут меня узнать! – всполошилась Лизавета.

– Как интересно! Ты им позировала, что ли? Или того?.. Хотя о чем я? Кроме Славика, мужиков-то больше нет. Он же один, как в пустыне белый медведь. И как в тундре кенгуру, – заметила Лера.

Рабочий день заканчивался. Когда не надо, время с грохотом катится, как гигантский валун с горы, норовя придавить маленького человечка. А человечек мечется внизу, поглядывая на часы и причитая: «Ну еще чуть-чуть! Ну одну минуточку…»

Если Слава не напишет до конца рабочей смены, придется ждать до следующего утра. А это будет просто пыткой! Невыносимой, мучительной пыткой. Ведь как раз этот кусочек времени будет тянуться и тянуться, словно в замедленной съемке, наматывая на катушку ожидания измочаленные нервы бедной Лизы.