Заклинатель костей - [3]

Впрочем, скорее всего, доведывание все равно ничего бы им не дало. Вряд ли от мышиных костей был бы толк – они не годились для сложного гадания. Хотя порой даже самые дорогие и тщательно приготовленные кости не дают ясного ответа на вопрос.

И это камнем ложится на сердце каждого из нас, ведь никому не улыбается участь оборыша.

То, что происходит со мной, – прямая противоположность тому, что случилось с Кэллумом. У моей семьи никогда не было таких проблем, как у Эллиотов – мы всегда могли позволить себе гадание на костях, чего бы оно ни касалось. Но я знаю: мне больше не удастся обратиться к матушке – не удастся до самого доведывания, а потому я пытаюсь сосредоточить внимание на чем-то другом: на сотнях и сотнях цветных бумажных фонариков, свисающих с тонких ветвей; на горящем в отдалении огромном костре; на детях, держащих охапки белых одеял и перекатывающихся с пяток на носки то ли от холода, то ли от возбуждения.

– Саския, – произносит так хорошо знакомый мне голос, и от его звука у меня захватывает дух.

Я чувствую на своей шее дыхание Деклана. Наверное, ему не стоило стоять так близко, во всяком случае, пока. А что, если кого-то из нас двоих кости предназначат другому? От этой мысли у меня в животе разверзается пустота. Нет, матушка не посмеет. Ведь ей известно, какие чувства мы с ним испытываем друг к другу.

Прежде чем повернуться к Деклану, я отхожу на шаг. От широкой улыбки на его левой щеке появляется ямочка, веселые глаза лукаво блестят. Он причесал свои обычно непослушные волосы, так что теперь остается всего лишь один непокорный вихор над самым лбом. Сейчас Деклан похож на котенка, которого только что вылизала его мама-кошка.

– Доброе утро, – улыбаюсь я.

Он смотрит мне в глаза чуть дольше, чем следовало бы, и мои щеки вспыхивают. По его лицу снова расплывается улыбка, похожая на растекающийся мед.

– Я буду ждать тебя вон там, – говорит он и, подмигнув мне, отходит. Я смотрю на других девушек, чтобы понять, заметил ли кто-то из них мимолетное нарушение приличий, но на меня никто не обращает внимания. В такие дни, как нынешний, каждая из нас думает только о самой себе.

Я наблюдаю, как Деклан исчезает в толпе парней, и сердце мое сначала переполняется чувствами, а затем его вновь сжимает страх. Мне ли не знать, что, пока кости не сказали своего слова, никому из нас любить нельзя. Но в Деклане, в его непринужденной улыбке, в его жизнерадостном смехе, в его отношении к жизни, таком беззаботном, словно у него нет ни малейших сомнений в том, что судьба всегда будет к нему благосклонна, есть нечто такое… Наверное, если кому-то и можно было бы не волноваться по поводу результата доведывания, так это мне самой, но я ни в чем не уверена. Ни в чем.

Мое внимание привлекает какое-то движение на краю площади. К толпе парней неторопливо приближается одинокая фигура. Брэм Уилберг.

Он едва не опоздал к началу доведывания.

Подойдя к Куще, он останавливается и садится под огромным дубом там, где к брусчатке мостовой прилегает широкая зеленая лужайка. Закрыв глаза, он обращает лицо к небу, прислоняется головой с гривой каштановых волос к стволу и складывает мускулистые руки на груди. К нему никто не подходит. Все стараются держаться подальше от Брэма.

Особенно я.

Вишневые деревья трепещут на ветру, и лепестки их цветков осыпают мои волосы и плечи, точно бледно-розовый снег. Я закрываю глаза и вдыхаю их аромат. Для меня нежное благоухание цветов вишни всегда было неразрывно связано с весной, новым началом и днем доведывания.

Никогда не думала, что, когда этот день настанет для меня, я буду так волноваться.

На мое плечо ложится чья-то рука, я оборачиваюсь и вижу Эйми; ее глаза возбужденно блестят. Напрягшиеся было мышцы моей спины расслабляются, и я обнимаю ее.

– Ты что-то припозднилась, – замечаю я, уткнувшись лицом в ее воротник. – Я уже начала беспокоиться, что мне придется проходить через это одной.

Кости выбрали Эйми мне в подруги еще до того, как мы с ней научились ходить. И наши жизни сплетены вместе так же тесно, как волокна веревки.

Эйми высвобождается из моих объятий.

– Прости, – говорит она, взмахнув рукой. – Это из-за мамы и ее чрезмерной заботы. – Темные волосы девушки стянуты назад и закручены в прихотливый узел, а щеки порозовели от холода. На ней лимонно-желтый плащ, красиво оттеняющий цвет лица. Я тереблю кончики своих волос. Мне даже не пришло в голову, что можно было уложить их как-то по-особенному в честь такого дня. Впрочем, матушки все равно не было дома, так что помочь мне с приготовлениями было некому. Она ушла еще до рассвета, чтобы подготовиться к гаданию. Интересно, каково это – иметь мать, которая озабочена не столько твоим будущим, сколько твоим настоящим? Мать, которая в такое утро, как это, помышляет лишь о том, чтобы заплести твои волосы, надеясь на такой исход доведывания, который сделал бы тебя счастливой.

– Твоя матушка хотя бы намекала, чего тебе следует ожидать? – интересуется Эйми, будто прочтя мои мысли. От этого вопроса мне становится еще хуже.

– Нет, – мотаю головой я. – Она так и не пожелала ничего мне сказать.