Заклинание Аркамона - [8]

— Вы шутите, господин, да разве я доживу до такого возраста! У меня работа опасная.

— Хватит болтать, — строго приказал Конан. — Ты будешь ей прислуживать. Подавать умывание и все такое. А этот Аркамон — он кто?

Разговор изменил свое направление так неожиданно, что девушка не сразу поняла, о чем ее спрашивают. Они покинули комнату, где дремала старуха, и снова выбрались в сад.

— Аркамон — человек неприятный, хотя пахнет от него еще лучше, чем от Рувио. Он какой-то скользкий. Служанки такие вещи сразу угадывают, — сказала девушка со скромной гордостью. — Ну вот, положим, бывают господа, которых всякая служанка охотно приласкает, будь он хоть женат, хоть холост. А бывают такие, от которых бежать хочется. А почему — непонятно.

— Очевидно, не только служанкам хотелось бежать от Аракамона, но и Майре.

— Она ведь ему отказала, не так ли? — ответила служанка. — А уж Майра знала толк в этой жизни. Можете мне поверить! Она и в мужчинах разбиралась, и в еде.

— А при чем здесь еда? — изумился Конан. С его точки зрения, пища должна быть мясной и обильной, а все остальное абсолютно не имеет значения. — Какая связь между мужчинами и едой?

— Радость жизни! — служанка назидательно подняла палец.

— Радость от того, что мужчина ест?

— Нет, — служанка захихикала и подтолкнула Конана под руку. — Добрая трапеза и хорошие мужчие объятия доставляют почти равное удовольствие. Да не притворяйтесь вы, будто не понимаете, о чем речь! Если женщина хорошо кушает, то и в постели она хороша.

Конан не выдержал и ущипнул служанку за бочок. Она взвизгнула.

— Проверить, что ли, насколько ты права?

— Это уж как вам хочется, мой господин… А вот бедняжка Майра — та любила покушать, я к чему веду. Она только цветочный мед не любила. И то — не столько не любила, сколько просто от него чихала. Как поест, хоть немножко, так все, готово дело, чихает целый день, как заговоренная! Такое воздействие на нее оказывал. Вы когда-нибудь слыхали о подобном?

— Трудно, наверное, чихая заниматься любовью с мужчиной, — заметил Конан.

Служанка хихикнула снова, но затем вспомнила о том, что разговаривают-то они об умершей, и снова посерьезнела.

— Так я и говорю, она всегда много кушала. И в тот день плотно поела, а после пошла к пруду, чтобы облиться прохладной водой из кувшина — у нас все так делают. Свалилась прямо в пруд, должно быть, и выбраться не смогла. Ее обед прямо на дно утащил, я так это объясняю. Еда в желудке как камень лежит, ей нужно дать время…

— Ясно, — сказал Конан изумленно. Сам он редко испытывал подобные ощущения. Ел он, когда удавалось, всегда много, но неудобств от еды пока не случалось.

Служанка поцеловала его и, смущенная собственной дерзостью, поскорее убежала. А Конан принялся бродить по саду. Ему хотелось получше осмотреть пруд.

Однако в десяти шагах от пруда он уловил чьи-то громкие, возбужденные голоса и остановился. Как тень, киммериец метнулся к густым кустам, что росли на берегу, и спрятался там. Ему почему-то подумалось, что лучше подслушать ссору незамеченным. Кто бы сейчас ни ругался между собой, при постороннем человеке эти двое не будут столь откровенны.

Конан осторожно выглянул в просвет между листьями. Он сразу узнал по описанию служанки обоих женихов бедной Майры. Рувио был широкоплеч, с темно-русой бородкой, со скуластым, немного простодушным лицом. Его соперник Аркамон казался старше лет на десять. Он был выше, стройнее, но в его бледном оливкового цвета лице угадывалось нечто неприятное, тревожащее. Такие мужчины действительно редко имеют успех у служанок — а уж служанки-то в людях хорошо разбираются!

Голос у Рувио был низкий, немного хриплый — от волнения, надо полагать, а у Аркамона — резкий, пронзительный.

— Я удивляюсь только одному — твоей наглости, — говорил Аркамон. — Как у тебя хватает нахальства оставаться в этом доме!

— То же самое я мог бы спросить у тебя, — возразил Рувио. — Она ведь отказала тебе, а ты продолжаешь изображать из себя ее безутешного жениха. Интересно, чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы Ларен признал тебя своим наследником? Жаждешь усыновления?

— А ты разве нет?

— Я? — Рувио горько рассмеялся. — Я любил Майру, вот и все. Мне жаль Ларена и Нэнд. Я пытаюсь немного облегчить их страдания.

— Чем? Тем, что расхаживаешь по их саду с кислым видом?

Аркамон рассмеялся. В его смехе не было ни тепла, ни веселья; это был ледяной, бездушный хохот, который слишком многое сказал Конану, но, кажется, совершенно ничего не открыл Рувио. Парень продолжал горячиться:

— Я любил Майру и до сих пор люблю ее! Но я — человек. Когда закончится срок траура, я сумею начать жить дальше. Может быть, даже когда-нибудь найду себе жену. Кто знает! Встречу девушку, которую сумею полюбить… Я не изображаю из себя «сына» несчастных родителей, как это делаешь ты. Я — их искренний, сердечный друг. И как бы ни сложилась дальше моя судьба, я навсегда останусь их другом.

— Кажется, ты пытаешься сказать мне, что ты — лучше меня? — осведомился Аркамон.

— Ничего я не пытаюсь! Я просто объясняю тебе свое поведение и выражаю недоумение касательно твоего. Ты здесь никто и останешься никем.