Заклинание Аркамона - [2]

— Ты — Конан-киммериец? — обратилась старуха к молодому человеку.

Тот вдруг насторожился. Для видения это было уж слишком! Ни одно видение не рассуждает так разумно и складно. "Ты — Конан-киммериец?" Фраза более чем изящная!

— Я, — буркнул он в ответ. Его синие глаза вспыхнули мрачным огнем. То, что представлялось забавным и необязательным, обернулось обычным трезвым разговором.

— Мне сказали, что ты самый ловкий вор в Шадизаре, — добавила старая женщина. Это не было лестью: она действительно говорила то, что думала.

Взгляд Конана немного смягчился.

— Положим, это так, — отозвался он. — Тебе что с того? Хочешь, чтобы я украл твою девственность?

Шутка показалась ему забавной, но старуха только вздрогнула и плотнее закуталась в свое покрывало.

— Ловкий человек может помочь мне, — сказала она.

— Я работаю за плату, — предупредил Конан.

— Возможно, оплата твоего труда будет велика, — загадочным тоном обещала старуха.

Киммериец негромко рассмеялся.

— Ты, кажется, не поняла, почтенная женщина. Никаких «возможно». Если речь не идет о том, чтобы обчистить сокровищницу какого-нибудь дворца или утащить алмаз из головы статуи почитаемого демона, то я не признаю ни «возможно», ни "потом".

— Сейчас у меня нет денег, — сообщила старуха. — Если ты добьешься успеха, деньги появятся. Это похоже на ограбление сокровищницы?

— Зависит от того, как много денег у тебя появится.

— Много. — И она вздохнула.

Конан с любопытством глядел на нее. Она казалась ему старой, как Атлантида. Сам киммериец был чревычайно молод, жизнь бурлила в нем, кровь вскипала в жилах, и весь мир, казалось, лежал у его ног. Стоило протянуть руку — и в ладонь сами собою ложились драгоценности, а женщины так и льнули. Стоило ступить на землю — и дорога без всяких усилий с его стороны стелилась ему под ноги.

Удивительно хорошо чувствовать себя молодым, всесильным! Впервые в жизни, кажется, Конан задумался о том, каково это — быть старым. Дряхлым, с трясущимися плечами, с поникшей головой и потухшим взглядом. Как видят мир эти блеклые глаза? Впрочем, нет, глаза-то у старой ведьмы, кажется, зоркие и блестящие. Любопытные — это точно.

Интересно, правы ли те, кто утверждает, будто старые женщины, утратившие силу плодородия, сплошь ведьмы и злодейки?

Конану не слишком-то хотелось иметь дело с таковой. Но никакой магии в старухе — по крайней мере, в этой, — он не ощущал.

Абулетес принес в глиняной кружке воды и с выразительной улыбкой поставил перед старухой. Конан тотчас щедрой рукой плеснул в кружку вина.

— Никогда не пей простой воды, особенно в кабаке Абулетеса.

— Меня уже предупреждали, — спокойно произнесла старуха и принялась цедить сквозь зубы воду, подкрашенную вином.

Абулетес пожал плечами, подмигнул Конану и ушел.

— Ты готов? — спросила старуха.

— Помогать тебе? — Конан усмехнулся. — По-моему, мы еще не все обсудили. Я не знаю ни работы, которую ты желаешь мне предложить, ни оплаты, которую я пожелаю за это взять.

— Меня зовут Эригона, — сказала старуха. — Для начала я должна показать тебе мое лицо. Я понимаю, что ты не можешь иметь дело с человеком, чьего лица никогда не видел. Ты готов?

— Прекрати спрашивать об этом! — зарычал Конан. Старуха вдруг начала выводить его из себя. Если бы на ее месте была юная красавица, Конан не испытывал бы такой жгучей скуки, но старуха с ее непонятным кокетством!..

— Я пытаюсь быть вежливой. Прости.

Конан метнул в нее испепеляющий взгляд, и она осеклась.

Ее руки шевельнулись, покрывало приоткрылось — так распахивается на миг дверь в опочивальню какой-нибудь распутной графини, чтобы явить поклоннику прелестное обнаженное тело и тотчас спрятать его опять за тяжелыми створками.

Увиденное поразило Конана настолько, что он поперхнулся и отчаянно кашлял несколько минут. Старуха с сочувствием смотрела на него, но не предпринимала никаких попыток постучать его по спине или сказать пару слов в утешение.

— Не может быть! — отрывисто бросил Конан в промежутках между кашлем и вздохом. — Такого просто не может быть!

Старуха покачала головой и снова тщательно задрапировалась в синее покрывало.

— Ты ведь видишь, что это возможно. Я — есть.

— Покажи еще раз.

— Хватит с тебя и одного раза. У тебя слишком нежные нервы. Я надеялась, что варвар окажется более закаленным.

— Что ты знаешь о варварах, несчастная! — огрызнулся Конан. — Мы бываем куда более чувствительными, нежели так называемые «цивилизованные» люди. Разве не цивилизованные владыки четвертуют преступников, сажают их в железные клетки так, чтобы птицы падальщики склевывали их еще живую плоть? Никогда такого не видала? У варваров разговор короткий: если враг — голову с плеч и дело покончено… Покажи мне свое лицо. Я должен к нему привыкнуть.

Старуха опять развела в стороны края покрывала. Конан воззрился на нее с неподдельным ужасом.

— Впервые вижу такую уродину.

Старуха была не просто стара и дряхла, она была безобразна. Это было само уродство во плоти. Ее нос, мясистый и жеваный, в сизых бородавках, нависал над верхней губой. Такие же бородавки украшали и губы — не красного, а какого-то трупного лилового цвета. Кожа ее лица имела землистый оттенок и была покрыта мириадами морщин. Бровей у нее не было вовсе, равно как и ресниц, и Конану не хотелось даже представлять себе, как выглядят ее волосы на голове. Только глаза, темные и внимательные, сохраняли живой блеск.