Закат на Авеню Монтень - [14]

Софи была очень увлечена: ее глаза были широко открыты. Она поглощала каждое мое слово, каждый момент, ничто не могло уйти от нее. Такой жадности в глазах мне давно не приходилось встречать. Дослушав, она, будто удовлетворив свою тайную прихоть, встала из-за стола и медленно подошла ко мне.

— Комиссар, я тут знаю одно неплохое местечко на Авеню Монтень, мы могли бы выпить кофе и пообщаться в непринужденной обстановке.

Сказать, что я был удивлен этим словам это не сказать ничего. Ее голос не был твердым и грубым, скорее наоборот, в нем слышать некая нотка женственности и нежности. Я посмотрел на нее, и вопросительным взглядом попытался узнать чего она добивается.

— Вас смущает то, что женщина приглашает вас на чашечку кофе?

— Нет, меня смущает то, что эта женщина пытается засадить меня в тюрьму.

Она засмеялась. Так открыто и непринужденно, что на мгновение мне показалось, что это совсем другой человек, не та ведьма, которая готова сожрать любого мужчину с потрохами. Накинув на свои плечи легкое замшевое пальто, она бодрым шагом направилась к выходу. Я шел за ней, как верный пес, не отставая и время от времени поглядывая на округлившиеся под одеждой формы.

— Моя машина на стоянке, — она указала на темно-синее «пежо» в самом углы стоянки.

— Я раньше не видел, чтобы вы приезжали сюда на машине. Как вам это удается?

— Что именно?

— Вот так незаметно делать такие обыденные вещи.

Она снова засмеялась и в этот момент с ее лица пропадала та злоба и ненависть, которую она носила столько лет.

— Это женская хитрость, делать все так, чтобы окружающие ничего не замечали.

Мы продолжали идти, а я все никак не мог оторвать от нее своих глаз. Это было просто невероятно, как всего за несколько минут человек может кардинально поменяться в глазах другого человека. Теперь она не внушала страха, отторжения или злобы. Ее походка стала расслабленной, движения тела говорили о ее спокойствии, так будто она шла рядом с человеком, на которого могла положиться.

— Почему вы на меня так смотрите, комиссар?

Этот вопрос буквально отдернул меня, а рука вновь предательски задрожала. Я тут же спрятал ее в карман.

— Курить хочу.

Мы подошли к машине. Нажав на дверной замок, я с большим облегчением рухнул на сидение. В салоне было тепло, а в воздухе витал легкий запах женских сигарет.

— У меня только такие, не знаю понравятся они вам или нет.

Она подняла вверх пачку женских сигарет и поднесла их ко мне. Брезговать не было желания. Вытащив женский патрон и откусив часть длинного фильтра, я тут же поднес горящую зажигалку и прикурил. Она последовала моему примеру, и скоро весь салон наполнился сигаретным дымом.

Я курил и смотрел на нее, так пристально и необычно для самого себя. Софи не обращала на меня внимания. За все время как мы курили, она даже не повернулась ко мне лицом, что-то очень сильно волновало ее и она была полностью посвящена этому. Я смог опомниться только в тот момент, когда догоравший окурок обжег мой указательный палец. От боли я чуть не выронил его на пол.

— Простите, задумался.

Она ничего не сказала, только улыбнулась в ответ, прекрасно понимая почему это произошло. Вытянув из сигареты последний вдох, она провернула ключ зажигания и, пропустив проезжающую машину, нажала на педаль газа. Машина двигалась не спеша, огибая узкие улицы Парижа, мы медленно, но верно подъезжали к одному из самых прекрасных мест. Авеню Монтень. Как много в этом названии было для моего сердца. Это место, где произошли самые важные вехи моей жизни. Тут мой отец встретил мою мать, здесь они прожили большую часть жизни и построили семью. И как говорил мой отец, именно здесь было положено начало моей жизни. Я чувствовал какую-то странную связь с этим местом. Мистическую. Авеню притягивало меня. Недалеко от дома моих родителей я впервые увидел свою Мари. Она была прекрасна, как и то весеннее утро, когда я увидел ее выходящей из магазина. Эта память, возможно генетическая, которую нельзя забыть, нельзя вырезать из мозга, она будет постоянно с тобой, как ангел и демон по правую и левую сторону. Эта память как верный спутник, который никогда не бросит.

Жалел я только об одном, что все реже бываю здесь.

Мы остановились возле небольшого кафе, располагавшегося по правую сторону от дороги. Выйдя из машины и пройдя немного вглубь заведения, мы присели за пустой столик и стали ждать официанта.

— Что будем заказывать, — молодой голос послышался откуда-то со стороны. — О! Мадам Дюпон, рад что вы снова у нас.

Официант был знаком с ней, видно Софи была частым гостем здесь.

— Мне как обычно, Пьер.

— А вы, мсье?

Я только хотел открыть рот, но в ту же секунду Софи перебила меня.

— Моему знакомому тоже самое и сигарет.

— С фильтром?

— Без.

Получив всю информацию, Пьер испарился так же быстро как и появился.

— Я мог бы и сам заказать.

— Да бросьте, Дидье, я сегодня угощаю. Надеюсь, такой шаг с моей стороны не сильно задел ваше мужское самолюбие. Мне приходилось слышать, что вы не только ярый националист, но и еще противник гендерного равноправия.

— Потому что я воспитывался в семье, где женщина была женщиной, а мужчина — мужчиной. Где каждый выполнял роль, отведенной ему природой и Богом. Моя мать никогда не слышала звука выстрела, она терпеть не могла оружия, хотя по роду деятельности ей приходилось встречаться с ним. Она говорила, что на какой бы работе она не работала, она всегда остается женщиной и, когда мой отец возвращался домой, она всегда встречала его. Неважно сколько было времени и как сильно она уставала на своей работе. Так же думал мой отец. Он мог пропадать по двенадцать часов в сутки, порой он брался за такую работу, от которой отказывались все подряд. Работая как вол, он обеспечивал нас всем необходимым и меня приучал к этому. Однажды придя с работы и упав от усталости на кресло, он сказал мне: «…ты можешь быть кем угодно, это не столь важно, но твоя семья не должна в чем-то нуждаться». Я следовал этому закону всю свою жизнь. Да, может что-то в моей жизни пошло не так и семья моя распалась, но одно я могу сказать с уверенностью: я сделал все, чтобы моя семья ни в чем не нуждалась. А теперь, когда современный мир меняет все устои с ног на голову, когда вокруг все кричат о равноправии, когда женщины берут оружие и идут воевать, а мужчины шьют платья, меня просто выворачивает от всего этого. Я никогда не принимал этого и не приму до самой моей смерти.