Закат и падение Римской империи. Том 6 - [51]

Внутри византийского дворца император был первым рабом того церемониала, которому подчинял своих подданных, и тех строгих правил этикета, которые регулировали каждое слово и каждое телодвижение, держали его внутри дворца в осадном положении и нарушили досуг его сельского уединения. Но жизнь и состояние миллионов людей зависели от его произвола, а самые благородные умы, недоступные для приманок пышности и роскоши, способны увлечься более соблазнительным удовольствием повелевать себе равными. Власти законодательная и исполнительная сосредоточивались в особе монарха, а Лев Философ искоренил последние остатки авторитета сената. Летаргия рабства притупила умы греков: среди самых необузданных взрывов мятежа они никогда не помышляли о свободной конституции, и личный характер монарха считался единственным источником и единственным мерилом их общественного благоденствия. Суеверие скрепляло их оковы; когда патриарх короновал императора в Софийском соборе, они клялись у подножия алтаря в слепом и безусловном повиновении его правительству и его семейству. Он со своей стороны обязывался по мере возможности воздерживаться от смертных казней и от изувечий, собственноручно подписывал свой православный символ веры и обещал подчиняться как постановлениям семи соборов, так и уставам святой церкви. Но свое обещание быть милосердным он высказывал в форме неясной и неопределенной; свою клятву он давал не народу, а невидимому судье, и, за исключением тех случаев, когда на нем лежала неизгладимая виновность в ереси, исполнители воли Небес всегда были готовы отстаивать неотъемлемые права своего государя и извинять его мелкие прегрешения. Греческое духовенство само находилось в полной зависимости от светской власти: мановение тирана создавало епископов, переводило их с одного места на другое, низлагало их или наказывало позорною смертью; как бы они ни были богаты или влиятельны, они никогда не могли основать, подобно латинскому духовенству, независимую республику, и константинопольский патриарх, осуждая светское могущество своего римского собрата, втайне ему завидовал. Однако пользование беспредельною деспотическою властью, к счастью, ограничивается законами природы и необходимости. Повелитель империи исполняет свои священные и трудные обязанности в той мере, в какой одарен мудростью и добродетелями. Если же он порочен и безрассуден, скипетр, который ему не по силам, выпадает из его рук, и всеми движениями коронованного призрака незаметно руководит какой-нибудь министр или фаворит, принявший на себя из личных интересов роль общего притеснителя. Бывают такие роковые минуты, когда самый неограниченный монарх должен опасаться здравого смысла или прихоти нации, состоящей из рабов, а опыт доказал, что всякое расширение верховной власти уменьшает ее безопасность и прочность.

Каковы бы ни были титулы, усвоенные деспотом, и каковы бы ни были присвоенные им права, в конце концов он должен полагаться только на меч для обороны от своих внешних и внутренних врагов. Со времен Карла Великого до Крестовых походов три великие империи или нации - греческая, сарацинская и франкская - владели известным в то время миром (я оставляю в стороне отдаленную китайскую монархию) и боролись из-за обладания им. Степень их военного могущества можно определить путем сравнения их мужества, их искусств и богатств и их покорности верховному вождю, способному употреблять в дело все силы государства. В том, что касается первого из этих условий военного могущества, греки были много ниже своих соперников; но в том, что касается второго и третьего, они превосходили франков и, по меньшей мере, равнялись с сарацинами.

Благодаря своим богатствам греки были в состоянии привлекать к себе на службу более бедные народы и содержать военный флот как для защиты своих берегов, так и для нападения на своих врагов. Выгодная для обеих сторон торговля променивала константинопольское золото на кровь славонцев и тюрок, болгар и русских; мужество этих иноземцев содействовало победам Никифора и Цимисхия, а если какой-нибудь враждебный народ угрожал границам империи, его заставляли отступить для защиты собственной родины и искать мира, искусно направляя на него нападение какого-нибудь более отдаленного от империи народа. Преемники Константина постоянно заявляли притязания на владычество над Средиземным морем от устьев Танаиса до Геркулесовых столбов, а нередко и действительно пользовались этим владычеством. Их столица была наполнена морскими припасами и искусными мастеровыми; географическое положение Греции и Азии, длинные морские берега, глубокие заливы и многочисленные острова приучали их подданных к мореплаванию, а торговля Венеции и Амальфи служила рассадником матросов для императорского флота. Со времени войн Пелопоннесской и Пунических сфера деятельности нисколько не расширилась, а кораблестроительное искусство, по-видимому, приходило в упадок. Константинопольским корабельным мастерам, точно так же как и механикам нашего времени, не было знакомо искусство сооружать те громадные машины, на которых было по три, по шести или по десяти рядов весел, возвышавшихся и опускавшихся одни над другими.