Закат и падение Римской империи. Том 6 - [50]

и зеленой размещались группами на самых удобных местах, а когда-то потрясавшая столицу их яростная борьба мало-помалу перешла в соперничество из-за раболепия. И та, и другая сторона, как бы в ответе одна другой, повторяли мелодию, прославлявшую императора; их поэты и музыканты управляли хором, а припевом для каждой мелодии служили пожелания долголетия и победы. Одними и теми же приветствиями оглашались и зала аудиенций, и зала банкета, и церковь, и, как бы в доказательство беспредельности императорской власти, они повторялись на языках латинском, готском, персидском, французском и даже английском теми наемниками, которые были действительными или подставными представителями тех народов. Эту науку придворного этикета и лести Константин Порфирородный изложил в полном напыщенности и пустословия волюме, а тщеславие его преемников могло обогащать этот сборник обширными дополнениями. Однако одна минута спокойного размышления должна бы была навести их на мысль, что одни и те же приветствия раздавались во все царствования, каковы бы ни были личные достоинства императора, а те из них, которые возвысились до престола из положения частных людей, могли бы припомнить, что в ту минуту, когда они сами всех громче и всех усерднее славили своего предшественника, они завидовали его фортуне или замышляли покушение на его жизнь.

Северные монархи, царствовавшие над теми народами, у которых, как говорит Константин, не было ни чести, ни доброго имени, старались породниться с Цезарями или вступлением в брак с одной из принцесс императорской крови, или выдачей своих дочерей за одного из римских принцев. В своих наставлениях сыну престарелый монарх разоблачает тайные правила, придуманные политикой и высокомерием, и указывает самые благовидные мотивы для отказа в таких дерзких и неблагоразумных предложениях. Каждое животное, говорит осторожный император, ищет для себя самку между животными одной с ним породы, а человеческий род разделяется на различные племена вследствие различий языка, религии и нравов. Благоразумное старание сохранить чистоту рода поддерживает гармонию и в общественной жизни и в семейной, а примесь чужой крови порождает беспорядок и раздоры. Так всегда думали и так всегда поступали мудрые римляне; их законодательство воспрещало браки между гражданами и иностранцами; во времена свободы и доблестей сенатор отверг бы с пренебрежением предложение выдать свою дочь за царя; слава Марка Антония была занятна его браком с Египтянкой, а общее порицание принудило императора Тита отослать Беренику, несмотря на то, что ни он, ни она не желали разлучаться. В подкрепление этого вечного запрета делалась ссылка на вымышленную санкцию великого Константина. Послам различных наций, и в особенности тех наций, которые не перешли в христианство, формально давали знать, что такие необычайные брачные союзы запрещены основателем церкви и столицы. Этот неизменный закон был надписан на алтаре св. Софии, и было объявлено, что тот нечестивый монарх, который запятнает императорское достоинство позором, будет отлучен от мирского и церковного общения с римлянами. Если бы какой-нибудь лукавец познакомил послов с византийской историей, они могли бы указать на три достопамятных нарушения этого вымышленного закона - на бракосочетание Льва или, верней, его отца Константина Четвертого, с дочерью хазарского хана, на свадьбу внучки Романа с болгарским принцем и на брачный союз французской или итальянской принцессы Берты с сыном самого Константина Порфирородного, юным Романом. На эти возражения были приготовлены три ответа, разъяснявшие недоразумение и охранявшие обязательную силу закона.

I. Бракосочетание Константина Копронима признавалось за преступление. Этот родившийся в Исаврии еретик, осквернивший купель и объявивший войну святым иконам, действительно взял в жены дочь варвара. Но этим нечестивым брачным союзом он преисполнил меру своих беззаконий и навлек на себя порицания церкви и потомства.

II. На Романа нельзя ссылаться как на законного императора; он был плебей и узурпатор; он не был знаком с законами монархии и не дорожил ее честью. Отец невесты сын Романа Христофор, занимал между принцами третьестепенное место и был в одно и то же время и подданным, и сообщником своего преступного отца. Болгары были искренние и набожные христиане, и от заключения этого неестественного брака зависели безопасность империи и освобождение нескольких тысяч пленников. Тем не менее никакие посторонние соображения не могли освободить от обязанности подчиняться закону Константина; и духовенство, и сенат, и народ порицали поведение Романа, и как при своей жизни, так и после своей смерти он считался виновником публичного позора.

III. Чтоб оправдать супружество своего собственного сына с дочерью короля Италии Гугона, мудрый Порфирородный придумал более благородные мотивы. Великий и святой Константин ценил преданность и мужество франков, а благодаря своему дару предвидения он знал, какое величие ожидает их в будущем. В пользу их одних было сделано исключение из общего запрета: король Франции Гугон происходил в прямой линии от Карла Великого, а его дочь Берта унаследовала прерогативы своего рода и своей нации. Голос правды или злобы с течением времени разоблачил ложь или ошибку императорского двора. Наследственные владения Гугона заключались не в королевстве французском, а лишь в графстве Арелатском; впрочем, никто не отвергал того, что Гугон, пользуясь тогдашними смутами, захватил верховную власть над Провансом и вторгнулся во владения короля Италии. Его отец был частный человек знатного происхождения, а если Берта и происходила по женской линии от Карла Великого, то каждая степень этого родства была запятнана незаконностью рождения или развратом. Бабка Гугона, знаменитая Вальдрада, была скорее наложницей, чем женой второго Лотара, который своим прелюбодейством, своим разводом и своим вторичным браком навлек на себя громы Ватикана. Его мать, прозванная великой Бертой, была замужем сначала за графом Арелатским, а потом за маркизом Тосканским; Франция и Италия были скандализованы ее любовными приключениями, и пока она не достигла шестидесяти лет, ее любовники всякого разряда были усердными служителями ее честолюбия. Король Италии был так же невоздержен, как его мать и бабка, и три любимые наложницы Гугона были украшены классическими именами Венеры, Юноны и Семелы. Дочь Венеры была уступлена византийскому двору по его настоятельным просьбам; ее имя, Берта, было заменено именем Евдокии, и она была выдана замуж или, верней, помолвлена за будущего наследника восточной империи юного Романа. Довершение этого брачного союза с чужестранкой было отложено ввиду нежного возраста обоих супругов, а по прошествии пяти лет и самый союз был расторгнут смертию девственной супруги. Второй женой императора Романа была девушка плебейского, но римского происхождения, а их две дочери, Феофана и Анна, были выданы за двух членов царственных домов. Старшая была выдана в качестве мирного залога за старшего сына Оттона Великого, который искал этого родственного союза с оружием в руках или через своих послов. Мог возникнуть вопрос о том, по какому праву саксонец пользуется привилегиями французской нации; но все колебания смолкли перед славой и благочестием героя, восстановившего западную империю. После смерти своего тестя и своего мужа Феофана управляла Римом, Италией и Германией во время малолетства своего сына, третьего Оттона, и латины ценили добродетели императрицы, которая жертвовала воспоминаниями о своей родине, исполняя лежавшие на ней высокие обязанности. При бракосочетании ее сестры Анны необходимость и страх заглушили все предрассудки и одержали верх над заботой о личном достоинстве членов императорского семейства. Царствовавший на севере язычник русский великий князь Владимир изъявил желание вступить в брак с одной из принцесс императорского дома, а чтоб подкрепить свои притязания, он угрожал войной, обещал обратиться в христианство и предлагал могущественное содействие в борьбе с нарушавшим внутреннее спокойствие империи мятежником. В качестве жертвы за свою религию и за свое отечество греческая принцесса была принуждена покинуть дворец своих предков и царствовать над варварским народом, живя в вечном изгнании на берегах Борисфена, или вблизи от Полярного круга. Впрочем, супружество Анны было счастливо и плодовито; для дочери ее внука Ярослава послужило рекомендацией происхождение от императорского дома, и король Франции Генрих I нашел себе жену на окраинах Европы и христианского мира.