Закат и падение Римской империи. Том 5 - [79]

После смерти своего отца Юстиниан II унаследовал верховную власть над римским миром, и имя знаменитого законодателя было запятнано пороками мальчишки, подражавшего своему тезке лишь в дорогостоящей роскоши построек. Его страсти были сильны, его рассудок был слаб, и он с легкомысленной гордостью превозносил свое происхождение, подчинившее его власти миллионы людей, среди которых самая маленькая община не выбрала бы его ни на какую местную должность. Его любимыми придворными чиновниками были два существа, по своей профессии всех менее доступные для человеколюбия — евнух и монах: одному он поручил дворец, а другому финансы; первый из них наказывал мать императора плетью, а второй вешал несостоятельных плательщиков податей головой вниз над медленно горевшим и испускавшим большой дым огнем. Со времен Коммода и Каракаллы жестокосердие римских монархов большей частью происходило от страха; но Юстиниан, который был в некоторой мере одарен энергией характера, находил наслаждение в страданиях своих подчиненных и издевался над их озлоблением в течение почти десяти лет, пока он не превзошел всякой меры в своих преступлениях и не истощил терпения страдальцев. Пользовавшийся хорошей репутацией военачальник Леонтий томился более трех лет в мрачной темнице вместе с несколькими из самых знатных и самых достойных патрициев; он был неожиданно выпущен на свободу и назначен правителем Греции, а это повышение оскорбленного человека было со стороны монарха выражением скорее презрения, чем доверия. Направляясь к гавани в сопровождении своих друзей, Леонтий сказал им со вздохом, что он был жертвой, которую украшали перед закланием, и что его ожидает неминуемая казнь. Они осмелились на это ответить, что величие и могущество могут быть наградой за великодушную решимость, что все классы населения питают отвращение к владычеству чудовища и что двести тысяч патриотов лишь ожидают появления вождя. Для исполнения своего замысла они выбрали ночное время, и лишь только заговорщики приступили к делу, префект был убит и двери тюрем были взломаны; эмиссары Леонтия кричали на всех улицах: "Христиане, спешите в храм св. Софии!", а избранный патриархом текст: "Настал день Господень!", послужил прелюдией для проповеди, которая воспламенила все умы. По выходе из церкви народ назначил местом следующей сходки ипподром; ни один меч не обнажился для защиты Юстиниана; его притащили силой на суд шумной толпы, и громкие крики потребовали немедленной казни тирана. Но Леонтий, уже надевший на себя императорскую мантию, почувствовал сострадание при виде распростертого у его ног сына его благодетеля и потомка стольких императоров. Жизнь Юстиниана была пощажена; ему не вполне отрезали нос и, быть может, язык; на гибком греческом языке ему дали прозвище Ринотмета (Безносого). Изуродованного тирана сослали в Крымскую Татарию, в город Херсон, в такое глухое место, где хлеб, вино и оливковое масло были предметами ввоза и считались за роскошь.

Живя на границах скифской степи, Юстиниан все еще ласкал себя горделивым сознанием своего высокого происхождения и надеждой снова вступить на престол. После трехлетней ссылки он был обрадован известием, что новый переворот отомстил за него и что Леонтий в свою очередь был свергнут с престола и изуродован мятежником Апсимаром, принявшим более почтенное имя Тиберия. Но плебейского узурпатора все еще пугали притязания, основанные на правах происхождения, а его подозрения усилились вследствие жалоб и обвинений, которые исходили от херсонитов, усматривавших в поведении изгнанного монарха пороки тирана. С кучкой приверженцев, привязанных к нему одними и теми же надеждами или одним и тем же отчаянием, Юстиниан бежал с негостеприимного берега к хазарам, раскинувшим свои палатки между Танаисом (Дон) и Борисфеном (Днепр). Хан принял царственного просителя с состраданием и с уважением и назначил ему резиденцией когда-то богатый город Фанагорию, на южном берегу Меотийского (Азовское море)  озера, а Юстиниан, отложив в сторону все римские предрассудки, вступил в брак с сестрой варвара, которая — судя по тому, что носила имя Феодоры,— вероятно, была окрещена в христианскую веру. Но вероломный хазар был скоро вовлечен в соблазн константинопольским золотом, и если бы супружеская привязанность Феодоры не разоблачила бы его замыслов, Юстиниан или был бы убит, или был бы отдан в руки своих врагов. Задушив своими собственными руками двух ханских эмиссаров, Юстиниан отослал свою жену к ее брату и поплыл по Эвксинскому морю в поисках новых и более надежных союзников. Его корабль застигла сильная буря; тогда один из его благочестивых спутников посоветовал ему заслужить милость небес принесением обета, что, если он снова вступит на престол, он помилует всех своих врагов. "Помиловать? — возразил неустрашимый тиран. — Пусть я погибну сию же минуту, пусть Всемогущий низвергнет меня в морскую пучину, если я соглашусь пощадить голову хоть одного из моих врагов!" Он пережил эту нечестивую угрозу, направился к устьям Дуная, не побоялся проникнуть в деревню, где жил болгарский царь Тервель, и купил содействие этого языческого завоевателя обещанием дать ему в супружество свою дочь и уделить значительную часть римских сокровищ. Болгарское царство простиралось до пределов Фракии, и два монарха подошли к стенам Константинополя во главе пятнадцати тысяч всадников. Апсимар оробел при внезапном появлении соперника, голову которого ему обещал прислать хазар и о бегстве которого он ничего еще не знал. После десятилетнего отсутствия Юстиниана о его преступлениях сохранилось лишь очень слабое воспоминание; происхождение и несчастья наследного монарха возбуждали сострадание толпы, всегда недовольной теми, кто ею управляет, и благодаря деятельному усердию своих приверженцев он проник в город и во дворец Константина.