Закат и падение Римской империи. Том 5 - [78]

Читая речь, которую Констант II произнес на двенадцатом году своей жизни перед византийским Сенатом, можно бы было подумать, что мы перенеслись за пятьсот лет назад в век Антонинов. Выразив свою благодарность за справедливое наказание убийц, отнявших у народа самые лучшие надежды прошлого царствования, юный император сказал: "По воле Божеского Провидения и в силу вашего справедливого приговора Мартина свергнута с престола вместе с исчадием своей кровосмесительной связи. Благодаря вашему высокому влиянию и вашей мудрости римское государственное устройство не превратилось в необузданную тиранию. Поэтому я приглашаю и прошу вас быть советниками и судьями во всем, что касается общественной безопасности". Сенаторы остались довольны почтительными словами и щедрыми подарками своего государя; но эти раболепные греки не были достойны свободы и вовсе о ней не заботились, а в уме императора мимолетное влияние этой поучительной случайности было скоро заглажено предрассудками того времени и привычкой к деспотизму. Он вынес отсюда лишь недоверчивое опасение, чтобы Сенат или народ когда-нибудь не вздумали нарушить право первородства и посадить рядом с ним на престол его брата Феодосия. Внук Ираклия был рукоположен в духовный сан и потому не мог предъявлять никаких прав на престол; но совершение этого обряда, по-видимому обнаруживавшее неуважение к таинствам церкви, не было достаточно для того, чтобы успокоить недоверчивого тирана, и только смерть диакона Феодосия могла загладить преступность его царственного происхождения. За это убийство отомстили проклятия народа, и находившийся на вершине своего могущества убийца нашелся вынужденным покинуть свою столицу и добровольно отправиться в вечное изгнание. Констант отплыл в Грецию и, как будто желая выразить такое же отвращение, какое навлек на себя, он, как рассказывают, плюнул со своей императорской галеры в стену своего родного города. Проведя зиму в Афинах, он отплыл в Тарент, в Италию, посетил Рим и закончил это позорное и ознаменовавшееся святотатственным хищничеством странствование тем, что избрал для своей резиденции Сиракузы. Но если Констант и мог убежать от своих подданных, он не мог убежать от самого себя. Угрызения его совести создали призрак, который преследовал его и на суше, и на море, и днем, и ночью; воображаемый Феодосий подносил к его устам чашу крови и говорил или как будто говорил: "Пей, брат, пей"; это был верный намек на то увеличивавшее вину Константа обстоятельство, что он принимал из рук диакона таинственную чашу с кровью Христовой. Будучи ненавистен и самому себе, и всему человечеству, Констант погиб в главном городе Сицилии или от домашней измены, или, быть может, от заговора епископов. Сопровождавший его в баню служитель, налив ему на голову горячей воды, нанес ему сильный удар сосудом. Ошеломленный ударом и задыхавшийся от горячей воды, Констант повалился на пол; когда лица его свиты, долго и напрасно ожидавшие его выхода из бани, подошли к нему, они с равнодушием убедились, что их император испустил дух. Стоявшие на Сицилии войска облекли в императорское одеяние одного незнатного юношу, отличавшегося такой бесподобной красотой, которой не были в состоянии изобразить (и этому нетрудно поверить) находившиеся в упадке живопись и скульптура того времени.

Констант оставил в византийском дворце трех сыновей, из которых старший еще в детстве был возведен в императорское звание. Когда отец потребовал, чтобы они приехали к нему на Сицилию, греки не захотели выпустить из своих рук этих драгоценных заложников и решительно объявили Константу, что его дети принадлежат государству. Известие о его смерти долетело почти со сверхъестественной быстротой от Сиракуз до Константинополя, и старший из его сыновей, Константин, унаследовал его престол, не унаследовав общей к нему ненависти. Его подданные с усердием и с жаром помогли ему наказать самонадеянную провинцию, присвоившую себе права Сената и народа; юный император отплыл из Геллеспонта во главе сильного флота, и под его знаменем собрались в сиракузской гавани легионы римские и карфагенские. Победить сицилийского тирана было нетрудно; его казнь была справедлива, и его красивая голова была выставлена на ипподроме; но я не могу восхвалять милосердие такого монарха, который в числе множества жертв осудил сына одного патриция за то, что он горько оплакивал казнь добродетельного отца. Юношу, носившего имя Германа, оскопили; он пережил эту операцию, а благодаря тому, что он впоследствии был возведен в звание патриарха и причислен к лику святых, сохранилось до сих пор воспоминание об этой непристойной жестокости императора. Совершив это кровавое возлияние над могилой своего отца, Константин возвратился в свою столицу, а так как во время его поездки на Сицилию у него стали расти волосы на бороде, то данное ему фамильярное прозвище Погоната возвестило всему греческому миру об этом событии. Но его царствование, подобно царствованию его предшественника, было запятнано братскими раздорами. Он дал титул Августа двум своим братьям, Ираклию и Тиберию; но этот титул не давал им никаких прав, так как они по-прежнему томились внутри дворца в своем уединении, не неся никаких обязанностей и не пользуясь никакой властью. По их тайному подстрекательству стоявшие в анатолийской феме, или провинции, войска приблизились к столице со стороны Азии: они потребовали в пользу двух братьев Константина раздела верховной власти или участия в управлении и поддерживали свои мятежнические притязания богословским аргументом. Мы христиане, говорили они, и православные католики; мы искренне веруем в святую и нераздельную Троицу. Так как на небесах три равных одно другому лица, то они полагали, что и на земле должно быть столько же. Император пригласил этих искусных богословов на дружеское совещание, на котором они могли бы изложить свои аргументы перед Сенаторами; они приняли это предложение, но при виде их трупов, висевших на виселице в Галатском предместье, их единомышленники примирились с единоличностью Константинова владычества. Он простил своих братьев, и их имена по-прежнему произносились в публичных приветствиях; но когда они или снова совершили такое же преступление, или возбудили подозрение, что намереваются его совершить, они были лишены своих титулов и своих носов в присутствии католических епископов, съехавшихся в Константинополь на Шестой вселенский собор. В конце своей жизни Погонат заботился только о том, чтобы обеспечить права первородства: волосы двух его сыновей Юстиниана и Ираклия были положены на раку св. Петра как символ их духовного усыновления папой, но только старший был возведен в звание Августа и был назначен наследником престола.