Закат и падение Римской империи. Том 4 - [21]

Под управлением Рицимера королевство Италийское (до этого названия была мало-помалу низведена Западная империя) беспрестанно подвергалось хищническим нашествиям вандалов. Весной каждого года они снаряжали в Карфагенской гавани сильный флот, и сам Гензерих, несмотря на свои преклонные лета, принимал личное начальство над самыми важными экспедициями. Его намерения хранились в непроницаемой тайне до самой минуты отплытия. Когда кормчий обращался к нему с вопросом, в какую сторону следует держать путь, он отвечал с благочестивой наглостью: ’’Предоставьте этот выбор ветрам; они принесут нас к тому преступному берегу, жители которого провинились перед божеским правосудием’’. Но когда сам Гензерих снисходил до более определенных приказаний, то самое богатое население считалось за самое преступное. Вандалы неоднократно посещали берега Испании, Лигурии, Тосканы, Кампании, Лукании, Бруттия, Апулии, Калабрии, Венеции, Далмации, Эпира, Греции и Сицилии; они попытались завоевать остров Сардинию, занимающий столь выгодное положение в самом центре Средиземного моря, и навели своими опустошениями ужас на всех прибрежных жителей от Геркулесовых Столбов до устьев Нила. Так как они гонялись не столько за славой, сколько за добычей, то они редко нападали на укрепленные города и редко вступали в открытом поле в борьбу с регулярными войсками. Благодаря быстроте своих передвижений они могли почти в одно и то же время угрожать самым отдаленным одна от другой местностям, способным возбуждать в них корыстолюбивые желания; а так как они всегда увозили на своих кораблях достаточное число лошадей, то немедленно, вслед за высадкой на берег, их легкая кавалерия принималась опустошать объятую ужасом страну. Однако, несмотря на пример самого короля, коренные вандалы и аланы стали мало-помалу уклоняться от таких утомительных и опасных военных предприятий; отважное поколение первых завоевателей почти совершенно вымерло, а родившиеся в Африке их сыновья наслаждались банями и садами, которые им доставило мужество их отцов. Их место охотно заняли разнохарактерные толпы мавров и римлян, пленников и ссыльных, а эти отчаянные негодяи, уже понесшие наказание за нарушение законов своего отечества, усерднее всех других совершали те зверские жестокости, которые наложили пятно позора на победы Гензериха. В обхождении со своими несчастными пленниками он иногда руководствовался любостяжанием, иногда искал удовлетворения для своего жестокосердия, а за избиение пятисот знатных граждан Закинфа, или Занте, обезображенные трупы которых он побросал в Ионическом море, общее негодование возлагало ответственность даже на самых отдаленных его потомков.

Никакие обиды не могли служить оправданием для таких преступлений; но война, которую король вандалов вел с Римской империей, была вызвана благовидными и даже основательными мотивами. Валентинианова вдова Евдокия, которую он отправил пленницей из Рима в Карфаген, была единственной представительницей дома Феодосия; ее старшая дочь Евдокия была выдана против воли замуж за старшего Гензерихова сына Гуннериха, и грозный тесть заявил такие законные притязания, которые было нелегко ни отвергнуть, ни удовлетворить: он потребовал приходящейся на ее долю части императорского наследства. Восточный император купил необходимый для него мир уплатой соразмерного или по меньшей мере значительного денежного вознаграждения. Евдокия и ее младшая дочь Плацидия возвратились с почетом в Константинополь, и вандалы ограничили свои опустошения пределами Западной империи. Италийцы, за неимением флота, который один только и мог бы охранять их берега, обратились с просьбами о помощи к более счастливым восточным народам, когда-то признававшим над собой верховенство Рима и в мире, и в войне. Но вследствие непрерывного разобщения у каждой из двух империй возникли особые интересы и влечения; просителям отвечали ссылкой на обязанности, налагаемые только что заключенным мирным договором, и нуждавшиеся в войсках и кораблях западные римляне не получили никакой другой помощи, кроме холодного и бесплодного посредничества. Высокомерный Рицимер, так долго боровшийся с трудностями своего положения, наконец нашел вынужденным обратиться к константинопольскому двору со смирением подданного, и Италия купила и обеспечила союз с восточным императором тем, что согласилась подчиниться избранному им повелителю. Я не предполагал подробно излагать византийскую историю ни в этой главе, ни даже в этом томе; но краткий очерк царствования и характера императора Льва объяснит нам, каковы были крайние меры, к которым прибегали для спасения разваливавшейся Западной империи.  

После смерти Феодосия Младшего внутреннее спокойствие Константинополя не нарушалось ни внешними войнами, ни междоусобицами. Пульхерия, избрав в мужья скромного и добродетельного Марциана, вверила ему скипетр Востока; из признательности он относился с уважением к ее высокому званию и к ее девственному целомудрию, а после смерти подал своему народу пример религиозного поклонения этой святой императрице. Поглощенный заботами о своих собственных владениях, Марциан, по-видимому, равнодушно взирал на бедствия Рима, а упорство, с которым этот храбрый и деятельный государь отказывался обнажить свой меч против вандалов, приписывалось тайному обещанию, исторгнутому от него в то время, когда он находился в плену у Гензериха. Смерть Марциана после семилетнего царствования подвергла бы Восточную империю опасностям, сопряженным с народными выборами, если бы преобладающее влияние одного семейства не было способно склонить весы на сторону того кандидата, которого оно поддерживало. Патриций Аспар мог бы возложить диадему на свою собственную голову, если бы согласился принять Никейский символ веры. При трех поколениях восточные армии находились под главным начальством то его отца, то его самого, то его сына Ардабурия; его варварские телохранители представляли такую военную силу, которая держала в страхе и дворец, и столицу, а благодаря щедрой раздаче своих громадных сокровищ Аспар сделался столько же популярен, сколько он был могуществен. Он предложил в императоры военного трибуна и своего главного дворецкого Льва Фракийского, имя которого не пользовалось никакой известностью. Выбор Льва был единогласно одобрен сенатом, и слуга Аспара принял императорскую корону из рук патриарха или епископа, которому было дозволено выразить одобрение Божества посредством этой необычайной церемонии. Титул Великого, которым император Лев был отличен от монархов, царствовавших после него под тем же именем, служит доказательством того, что константинопольские императоры внушили грекам очень скромное понятие о том, каких совершенств можно искать в героях или по меньшей мере в императорах. Впрочем, спокойная твердость, с которой Лев противился тирании своего благодетеля, доказывала, что он сознавал и свой долг, и свои права. Аспар был очень удивлен тем, что уже не мог бы повлиять даже на выбор какого-нибудь константинопольского префекта; он осмелился упрекнуть своего государя в нарушении данного слова и, дерзко встряхивая его порфиру, сказал: "Тому, кто носит это одеяние, неприлично навлекать на себя обвинение во лжи". - "Также неприлично, - возразил Лев, - чтобы монарх подчинял и свою собственную волю, и общественные интересы воле своего подданного". После этой необыкновенной сцены, примирение между императором и патрицием не могло быть искренним или по меньшей мере не могло быть прочным и продолжительным. Армия, втайне набранная из исавров, была введена в Константинополь, а между тем как Лев подкапывался под авторитет Аспарова семейства и подготовлял его гибель своим мягким и осторожным обхождением, он удерживал членов этого семейства от опрометчивых и отчаянных попыток, которые могли бы быть гибельны или для них самих, или для их противников. Этот внутренний переворот отразился на действиях правительства и в том, что касалось его мирной политики, и в том, что касалось вопросов о войне. Пока Аспар унижал своим влиянием достоинство верховной власти, он держал сторону Гензериха и из тайного религиозного сочувствия, и из личных интересов. Когда же Лев сбросил с себя эту позорную зависимость, он стал с сочувствием внимать жалобам италийцев, вознамерился уничтожить тиранию вандалов и объявил о своем вступлении в союз со своим сотоварищем Анфимием, которого он торжественно облек в диадему и в порфиру западного императора.