Закат боярской республики в Новгороде - [21]

И «на том на всем» «новгородцкие послове целоваша крест новгородцкою душею к честному королю за весь Велики Новъгород в правду, без всякого извета...». Ноябрьские события 1470 года, приглашение Михаила Олельковича и его кратковременное пребывание на новгородском столе, вызвавшее такую бурю в Новгороде, такой протест в Москве, такое ироническое осуждение в Пскове, были сущим пустяком по сравнению с договором, на котором «новгородцкою душею» целовали крест представители господы к свому новому господину, «честному королю» Казимиру Ягеллончику.

«Старина» кончилась. Господа сделали свой выбор — выбор между интересами Русской земли и своими собственными интересами. Они оказались несовместимыми— такова логика исторического процесса. В лице своего боярства Господин Великий Новгород, самый крупный, самый сильный, самый яркий представитель «старины», порядков и традиций феодальной раздробленности, самый первый удел, отпочковавшийся когда-то от древнерусского ствола, поднялся против Русской земли. Отстаивая свою «старину», господа была вынуждена решительно порвать со стариной общерусской. Впервые Новгород звал на стол польского короля. Впервые противопоставлял себя «князю великому Московскому». Впервые выходил из состава Руси.

Ни послания великого князя и митрополита, ни увещевания благомыслящих из «лучших людей» («Нелзе, брате, тому так быти, яко же вы глаголете, за короля нам датися»), ни крики толпы на улицах города: «К Москве хотим!» — не поколебали решения господы. «Буря велика» сломала крест на святой Софии, в Спасском монастыре на Хутыни «колоколы сами о себе звон испущаху...». «Сицева бо (такие.— Ю. А.) знамения не бывают никогда на добро»,— качали головой благочестивые люди. Тревожимый мрачными предчувствиями, раздираемый междоусобицами, Господин Великий Новгород шел навстречу своей судьбе.

Глава 3: На Шелони

На улицах и площадях города еще летели каменья в тех, кто кричал: «К Москве хотим!» — а господа уже сделала свой выбор. Посадникам и боярам было что защищать, было ради чего переходить под власть короля Казимира. В нашем распоряжении — писцовые книги Новгородской земли. Они составлены в конце XV века, но отражают положение, бывшее в начале 70-х годов. Писцы тщательно учитывали не только каждую деревню, но и каждый двор, имена всех самостоятельных хозяев, размер запашки, размер ренты. Не все описание сохранилось, но и дошедшая до нас часть позволяет сделать некоторые выводы. Сорок три новгородских феодала имели на описанной части Новгородской земли — в Бежецкой, Водской, Деревской, Обонежской и Шелонской пятинах —около шестисот волосток (отдельных феодальных хозяйственных комплексов, состоящих из боярских дворов и тянущих к ним крестьянских деревень). На этих землях высевалось более пятидесяти пяти тысяч коробей ржи (коробья — семь пудов) и соответствующее количество яровых — овса и ячменя. Третье поле в каждом владении оставалось под парами: на большей части Новгородской земли, как и в других частях Руси, преобладала трехпольная система земледелия, хотя в лесистых краях еще была широко распространена подсека. В распоряжении этой группы новгородских феодалов, составлявшей немногим более двух процентов их общего числа, было около восьмидесяти тысяч гектаров пахотной земли — более сорока процентов всей пашни, принадлежавшей светским владельцам. На этих землях трудилось и выплачивало ренту своим господам около двадцати тысяч крестьянских хозяйств — в среднем по пятьсот на каждого крупного владельца. Около тысячи двухсот крестьянских хозяйств принадлежало Марфе Борецкой. Общее количество зависимых от нее и платящих ей ренту крестьян составляло только на учтенной части Новгородской земли не менее шести-семи тысяч человек обоего пола. Тысячи обеж принадлежали Есиповым и Овиновым, сотни — Берденевым, Брюхатовым, Гавриловым, Гагиным, Горошковым, Григорьевым, Грузовым, Десницыным, Домажировым, Зайцевым, Казимировым, Квашниным, Коробовым, Кузминым, Лошинским, Медведевым, Никифоровым, Онаньиным, Офонасовым, Савельевым, Самсоновым, Селезневым, Телятевым, Тучиным, Федоровым, Фефилатовым... Издавна сложившиеся мощные боярские кланы, связанные происхождением и переплетающимся родством, прочно держали в своих руках концы и улицы великого города, крестьянские обжи в погостах Новгородской земли. В Неревском конце господствовали Мишиничи и их многочисленные родичи — Онцифоровичи, Матфе-евичи, Самсоновы, Борецкие, в Славенском — потомки Василия Матфеевича— Лошинские, Селезневы, Грузовы, Офонасовы, потомки Михалки Степановича — на Прусской улице. Этим-то и другим подобным им боярским родам и принадлежала львиная доля земель и богатств, в их-то руках и концентрировалась из поколения в поколение посадническая власть. Зато около девяноста процентов новгородских землевладельцев держали в своих руках меньше трети всей пашни, освоенной феодалами, а около шестидесяти процентов — меньше одной десятой части. В своей основной массе это были так называемые впоследствии «своеземцы», владевшие одним-двумя крестьянскими участками и обрабатывавшие землю своими руками или с помощью какого-нибудь холопа — несвободного человека. На восемьдесят богатых владельцев с пашней более трехсот коробей (что соответствует приблизительно семидесяти — восьмидесяти крестьянским-участкам у каждого) писцовые книги насчитывают более тысячи таких мелких и мельчайших вотчинников, которых и феодалами-то трудно назвать. Вот они, по-видимому, и были теми «меньшими», или «молодшими», людьми, которые упоминаются в новгородских актах. А «черные люди», вероятно большая часть жителей Новгорода, вообще не имели земель за чертой города и в писцовые книги попасть не могли. Они жили в своих дворах на новгородских улицах и имели маленькие приусадебные участки, с которых можно было прокормиться только с большим трудом и в достаточно урожайный год. «Черные люди» содержали скот в городском стаде, занимались ремеслами (хотя мнение о чрезвычайном развитии новгородского ремесла, господствовавшее до недавнего времени в литературе, сильно преувеличено), работали, надо полагать, и по найму.