Закат Америки. Впереди Средневековье - [47]

К концу войны нехватка доступного по цене жилья в Нью-Йорке и в других местах стала столь острой, а выселений стало так много, что это явно переросло в кризис. Общепринятых путей борьбы с ним было выработано три. Первый — установление потолка квартирной платы через постановления суда. Второй — расчистка трущоб и субсидирование жилищного строительства для ветеранов и других категорий людей, чьи доходы давали основания рассчитывать на включение в очередь. Третий — долговременная ипотека под низкие проценты, гарантированные правительством, чтобы расширить объём строительства односемейных домов для будущих владельцев. Второй и третий подходы были опробованы в экспериментальном порядке в годы депрессии, почти остановлены в годы войны, а сразу после неё получили мощный импульс к расширению.

Установление потолка квартирной платы ограничило алчность домовладельцев, и выселения за неуплату вовремя почти прекратились. Однако в целом такое ограничение оказалось контрпродуктивным, поскольку никак не затрагивало стержня проблемы: нехватки пристойно содержащегося доступного жилья — дефицита, который накапливался в течение пятнадцати лет депрессии и войны. Немало домовладельцев начали утверждать (когда обоснованно, когда нет), что суммы, собираемые с квартиросъёмщиков, недостаточны для того, чтобы оплатить эксплуатационные расходы и выплачивать налог на недвижимость. Они стали забрасывать свою собственность, оставляя её разрушаться. Эти дома разграблялись и все чаще заселялись продавцами наркотиков, что стало бурно развивающимся городским феноменом.

Заброшенные здания в Нью-Йорке исчислялись тысячами. Они были расположены на участках, столь сильно пострадавших за годы депрессии и войны, что их владельцы сочли (ошибочно), что им никогда не восстановить их ценность в будущем. Одни прекратили их ремонтировать, восстанавливать нарушенные конструкции и недействующие системы пожаротушения. Другие домовладельцы отыскивали лазейки в законе, разделяя, к примеру, большие квартиры на несколько маленьких, прозванных «квартирами ограничения рождаемости». Результаты недурно смотрелись в статистике жилья, а суды признавали обоснованным повышение квартирной платы, что в целом повышало сборы с застройки. Однако это означало беду и утрату сообщества для выселяемых семей, дополнительно увеличивая необеспеченный спрос. Укрытая, но очень существенная добавочная цена ограничения квартирной платы формировалась за счёт судебных издержек домовладельцев на борьбу с жильцами и их адвокатами (в ней домовладельцы выигрывали не всегда) и сбережений жильцов, затраченных на эту борьбу (они тоже выигрывали далеко не всегда). Такова была социальная цена превращения ранее мирных территорий в зону войны хищников с их жертвами.

Расчистка трущоб оказалась ещё менее продуктивной. Первоначально этот подход казался совершенно оправданным: пятнадцать лет недостаточного ухода за жильём жестоко сказались на его состоянии, и эффекты были в полном смысле слова очевидными. Как обычно, политики и планировщики утверждали, что кварталы, предназначенные к сносу, будут застроены «здоровыми, безопасными и пристойно выглядящими» многоквартирными домами. Ориентация на расчистку получила мощную поддержку от банков, начавших обводить такие районы на плане города «красной чертой». Это означало отказ кредитования под залог недвижимости — не по причине некредитоспособности заявителей и даже не из-за состояния самих зданий, а только потому, что постройки оказались на территории, предназначенной к сносу. К жилищному голоду добавился кредитный голод. «Красная черта» внесла свой вклад в расширение зоны домов, заброшенных их хозяевами.

Теоретически люди, выселенные из домов в связи со сносом трущобных кварталов, должны были быть переселены в новые, субсидируемые жилые дома. Если только (и до тех пор пока) их доходы отвечали установленному стандарту. Действительность обычно оказывалась иной. Планировочные шаблоны и архитектурная мода того времени настаивали на желательности свободных, открытых пространств между домами. Поэтому в новых постройках было меньше квартир, чем в уничтоженных домах. Между отселением из прежних домов и завершением строительства новых могло пройти несколько лет. В тот период, когда жилой фонд сокращался в объёме, а не возрастал, для отселения нередко использовали районы, очерченные «красной чертой», а то и просто заброшенные строения. Отселённых помещали туда как временное население второго сорта, что вело к ускоренному разрушению и построек, и сообществ — физическому и социальному.

Когда новые, замещающие дома наконец были построены, они не оправдали надежд ни в материальном, ни в социальном отношении. Эти жилые комплексы были так плохо размещены в пространстве, так плохо спроектированы, так самовластно управлялись и настолько не годились для того, чтобы там могло сформироваться здоровое соседское сообщество, что люди, получавшие такой шанс, старались выехать из них как можно быстрее. Снос взрывом огромного печально знаменитого комплекса Прют-Айгоу по распоряжению властей Сент-Луиса стал эффектным символом провала программы расчистки трущоб