Загубленная любовь - [26]
— Ничего не чувствую. Ты уверен, что это качественный товар?
— Терпение! — призвал Нэйлор. — Нужно время, чтобы действие началось.
— Терпение! — огрызнулся Макиннес. — Терпение! Не суйся ко мне с этими ценностями мира взрослых! Я тебе не какой-нибудь стареющий биржевой маклер — терпеть не могу, когда мне говорят «надо подождать, пока торкнет». Отсроченное наслаждение — это кредо обывателей среднего класса, а не молодых правонарушителей, ищущих чего-нибудь захватывающего. Возраст — это вопрос подхода в той же мере, в какой это вопрос прожитых лет. Подростки нетерпеливы, потому что порывистость — это основное занятие юности. Я хочу навсегда остаться молодым, а это значит хотеть всего и немедленно. У меня нет времени дожидаться. Я не собираюсь повторять себя. Повторение — порок тех, кто обрёк себя на ожидание жизни вместо того, чтобы брать её за глотку. Жизни не ждут — ждут смерти, а подростки бессмертны. При таком образе жизни действие — это насущная потребность, а промедление — смерть. Я не хочу смерти заживо. Я собираюсь жить быстро и умереть в расцвете. Выпить себя досуха. И только потому, что я выбрал жизнь, я смогу выбрать срок своей смерти; таким образом я — бессмертен. Жить — значит жить в настоящем. Смерти нет, она может случиться только в каком-нибудь несуществующем будущем.
— Верно! — встряла Норма, одновременно вскидывая в приветствии правый кулак.
— Видишь, Бобби, она со мной согласна!
— Она иронизирует.
— Ирония — это малодушие, это форма скрытого разоблачения, последнее и самое безнадёжное прибежище невежд с рабским складом ума. Ирония — укрытие для белых неформалов с претензиями и прочих хамов и подонков. Её противовес — стильность, путь наставления собственным примером. Я стилен — поэтому мои действия и мнения не требуют никаких оправданий или объяснений. Я просто воплощаю мятеж в чистом виде, бунт против авторитетов без необходимости прибегать к вербализации и артикуляции. Стиль — это незаметный жест, покрой одежды. Ирония мещанства рассыпается прахом и ржавчиной, когда оказывается на пути леденящего холода моего нового стильного мира[85].
— По-моему, это одна из тем, поднятых в «Городе пик», — высказался Нэйлор.
— Твои ироничные попытки откровенно дразнить меня, повторяя мои же слова, никуда тебя не приведут. Я для этого слишком бесстрастен, слишком холоден. Я олицетворяю суперсовременность, я сам себе авторитет, я переоценил все ценности — и это сделало меня Иисусом стильности. Мне не нужно давить на других, изощряясь в словесности. Мне достаточно чуть приподняться со стула или поднести бутылку «Белл» ко рту — и беседы развиваются по моей прихоти. Когда я говорю, я всегда очень скуп на слова — и то же самое справедливо для языка моих жестов. Мне почти не бывает нужды говорить, поэтому слова, которые я произношу, производят такое грандиозное впечатление. Всё, что я говорю, произносится без попыток укрыться за пересказом чужих слов или подчёркиванием, или даже мыслями. В этом и многом другом я — воплощение естественности. Действия говорят мне намного больше, чем слова, и в конечном счёте это оказывается величайшей ценностью мира подростков, затмившей блеклые ценности родителей, священников и полицейских. Я никогда не позволяю себе волноваться, потому что бредовые разглагольствования — это по части фашистской демагогии. Это, как понимает любой, кто прочитал и понял мою книгу, я оставляю для таких, как Освальд Мосли[86]. Потрясающий эффект моих слов заключается в моей способности переходить прямо к сути, не расхаживая вокруг да около — а это действительно редкая черта. Я могу напиться в доску, но мои высказывания всё равно останутся более экономными, чем у монаха-отшельника, принявшего обет молчания. Я — это всё, о чём все эти претенциозные неформалы, принимающие каждую ценность, вложенную в них старшим поколением, могут только мечтать.
— Ну это-то мы оценили, — прошептала Норма. — Колин — синоним стильности!
— Стиль — это птичье гнездо пьянства, — продолжал Макиннес по мере того, как действие кислоты набирало обороты. — Стиль — это носить потрёпанный старый пиджак и одновременно быть на пике элегантности в одежде. Стиль — это понимать, что каждый, кто пытается слить воедино своё искусство и свою жизнь, ничего не смыслит ни в искусстве, ни в жизни. Мое искусство — это я сам, я олицетворяю его, и мои романы — это средства, которыми я воссоздаю себя и играю в театре этого мира. Стилю не надо повторяться — это бесконечное действо самосоздания и самовоссоздания. Стиль необходим, чтобы начать завершающее путешествие по реальности, это способ направления гнева в определённое русло, пока он не иссякнет. Стиль видит мир насквозь и действует соответственно этому. Стиль — это когда хорошее становится плохим, а плохое — хорошим. Это девчонка-подросток, которая субботним вечером стоя даёт в неосвещённом переулке. Стиль — это то, что я есть, а не то, чем я только надеюсь когда-нибудь стать. Стиль — это затмить безработного, который знает, в чём искусство езды на автобусе. А вот в чём нет стиля, так это в бесконечных объяснениях. Ничто не стильно, если нет экономии в словах и жестах. Не стильно долдонить одно и то же, раз за разом повторяясь. Стильно — это выразить одним жестом больше, чем мещанство может сказать миллионами слов самооправдания, или чем все их вскинутые кулаки, многочисленные танки, артиллерия, вооружённые силы и ядерное оружие. Не стильно применять речь в качестве системы защиты. Кошка — стильна, ей не нужен язык, она — воплощение истины. По-настоящему стильным нет нужды говорить, а когда они считают нужным произнести необычную фразу, они абсолютно никогда, и здесь я обязан подчеркнуть слово «никогда», не повторяют себя. Быть стильным — значит быть немногословным и знать, когда помолчать. Стильный никогда не ноет, он невозмутим. От иронии меня блевать тянет. Тем, кто хочет присоединиться к новому миру, миру подростковых бунтов, надо следовать моему примеру и, подобно мне, научиться воплощать в себе их истины.
