Заградотряд - [28]

Тем временем танк зашёл в ложбину и начал оттуда поливать из всех своих пулемётов траншею и деревню. Пули плотно хлестали по брустверам, шлёпали по жнивью, по каскам бойцов, по хлевам и поленницам. Пехота, получив более или менее надёжное прикрытие, начала откатываться назад. Отходили немцы волнами. Одни вскакивали, подхватывали под руки раненых и убитых и делали короткую перебежку в тыл. Другие тем временем вели усиленный огонь. Рота же свой огонь заметно ослабила. Мотовилов это почувствовал по тому, какие паузы начали делать «гочкисы» и как оживились на той стороне немцы. Ему вначале казалось, как здорово стреляют его бойцы, вон сколько за речкой убитых! Но «убитые» в какой-то момент, словно услышав приказ, начали двигаться, переползать, перебегать за укрытия. Однако некоторые тёмные бугорки, похожие на разбросанные ветром снопы, всё же оставались лежать под ракитами, у дороги и в пойме речки. Приказов командиров они уже не слышали. Их слух ублажали уже не песни войны, а иные звуки, и они присягнули своей верностью уже им…

«Сорокапятка» выстрелила осколочным. Снаряд дёрнул землю прямо под левой гусеницей T-III, но никакого вреда танку не причинил. Вслед за пристрелочным через головы бойцов третьей роты сверкнула трасса бронебойного. Интервал между выстрелами был настолько коротким, что бойцам показалось, что из глубины лощины бьёт не одна, как минимум, две пушки. Но трасса ушла левее башни танка и, ковырнув землю со значительным перелётом, где-то в гуще отступающей пехоты, яростным рикошетом ушла вверх. Третий снаряд ударил в башню, но угодил, видимо, в наклонную плоскость. Замолчали башенные пулемёты. Но тут же сверкнуло пламенем ответного выстрела короткоствольное орудие. Снаряд на этот раз ушёл выше траншеи. Экипаж танка обнаружил противотанковое орудие. Начался поединок. Что обещал он экипажу немецкого танка и советской «сорокапятки»? Какие шансы он им оставлял? И что кроме жизни могло быть наградой за точный выстрел и решимость драться до последнего?

Экипаж T-III очень быстро оценил обстоятельства и свои невеликие шансы. Счастливо пережив прицельный удар болванки, танк резко развернулся и, рискуя получить следующий бронебойный снаряд в слабо защищённый борт, перемахнул через невысокую насыпь и тут же оказался вне зоны огня советского противотанкового орудия. Переместившись влево от дороги, он усилил огонь из пулемётов и орудия. Под его прикрытием пехота быстро начала откатываться назад. Густеющие сумерки помогали немцам маскироваться и мгновенно, после очередной перебежки, растворяться среди жнивья и редкого кустарника.

Мотовилов понял, что он как командир роты не смог использовать все боевые возможности своего подразделения, что темп огня с каждой минутой слабеет, и противник, захваченный врасплох на открытом месте, начал исчезать из зоны видимости. Он кинулся к ручному пулемёту и с нерастраченной злостью открыл огонь короткими торопливыми очередями по теням, перемещавшимся за речкой, по ракитам, под которыми прятался немецкий заслон и откуда выплёскивались вспышки одиночных выстрелов. Диск при таком темпе огня быстро опустел. Мотовилов пошарил вокруг, но ничего не нашёл. Оттолкнул приклад пулемёта, выругался и побежал на правый фланг, к бронебойщикам.

– В гриву-душу!.. – обрушился он в окоп, пиная сидевших на соломенной подстилке бойцов. – Почему не стреляете?! По танку!.. Приказываю – по танку!..

– Да он же лупит прямо по нашему окопу! – испуганно крикнул бронебойщик.

– А, это ты, прикомандированный! Прижал пуп к земле и благодаришь судьбу, что она пока милует? Где патроны? Подавай! В гриву-душу тебя!..

Но младший сержант Колышкин опередил ротного, кинулся к противотанковому ружью и рявкнул своему второму номеру:

– Брыкин! Патрон!

Резко вздрогнула бронебойка, больно пнула в плечо Колышкина. Пуля чиркнула в лиловых сумерках, как шальной метеорит, и исчезла в пойме, за ракитами. Тотчас же там полыхнуло ответным выстрелом танковое орудие, и осколочный снаряд разорвался с небольшим перелётом. То ли небольшой осколок, то ли камень, принесённый взрывной волной, зацепил по касательной каску Брыкина, так что у второго номера от неожиданности и страха, что ему пробило голову, подломились ноги. Вместо того чтобы выполнять свои непосредственные обязанности, он опустился на колени и начал лихорадочно ощупывать голову. Он засовывал дрожащую ладонь под каску и обнюхивал дрожащие пальцы.

– Ну что, комбайнёр, мозги не вытекли? Патрон! – услышал он голос первого номера и тут же морок страха отпустил его.

– Колышкин, целься ниже, в гусеницу! – кричал тем временем Мотовилов, откашливаясь от едкой толовой гари, когда бронебойщик дослал новый патрон в канал ствола и прижил к плечу приклад.

– Не лезь, старшой! Не толкай под руку! – огрызнулся младший сержант. – Лучше подержи меня, подопри спиной, а то отдача сильная.

Отдача действительно была нешуточной, так что Мотовилов во время выстрела прикусил язык.

– Кажись попал! – удивлённо вскрикнул Брыкин; он уже окончательно пришёл в себя. – Ляснуло! Как всё одно по железке. Слышали? И железка, скажу я, сурьёзная. Наковальня…