Заговор Ван Гога - [60]

– В смысле, картину взял Мейербер?

– Да нет же. Турн. Прикинь сама.

До нее вдруг дошло, к чему он ведет, и они покивали друг другу, как пара китайских болванчиков.

– Если Турн настолько хорошо знал портрет из «Де Грута», – медленно сказала она, – то почему он настаивал, что эта картина как раз из музея?

– Вот! – одобрительно поднял палец Хенсон. – Он не из тех, кто всего лишь мельком окидывает взглядом полотна, прогуливаясь по музейным залам. Помнишь, когда он впервые увидел ее в «Палмер-Хаусе»? Он чуть в обморок не упал!

– Словно до той поры был уверен, что она уничтожена.

– Конечно, его реакция могла быть искренней, но зачем тогда утверждать нечто рискованное, когда есть масса шансов, что его уличат в подлоге?

– А мог ли он вообще перерисовать руку? И с какой стати? Чтобы «замаскировать» картину? Да, но что он при этом выигрывает? Если краска с автопортрета Турна совпадет с Ван Гогом Мейера, это может говорить о том, что Турн – мастерский фальсификатор.

– Неважно, – отозвался Хенсон. – Думаю, нам просто надо отыскать этого сукина сына и задать ему пару-другую вопросов, да пожестче.

– Ого, Мартин Хенсон закусил удила!

– Я тебе гарантирую, – заметил он, – ты меня еще плохо знаешь. Вперед!

Глава 16 ГОСПОЖА ТУРН

Эсфирь с Хенсоном завернули к амстердамской квартире Турна – или, как выразился Антуан, «pied-a-ter-ге» – просто на всякий случай, для очистки совести. Но нет, похоже, никто не появлялся в этом доме с того момента, когда девушка впервые увидела его автопортрет, хотя это лишний раз говорило о том, что Турн сознательно выдавал чикагского Ван Гога за полотно из музея «Де Грут». В конечном итоге партнеры решили забрать с собой картину из спальни и положили ее к себе в багажник. Что и говорить, поджоги и исчезновения слишком уж часто происходили в последний месяц. Затем они отправились с визитом в загородный дом Турна, бывший особняк семьи Де Грут неподалеку от Бекберга. Эсфирь вела машину, а Хенсон тем временем по сотовому телефону беседовал с голландской полицией и Интерполом.

Человека, известного как Манфред Шток или Герхардт Брюер, так и не удалось найти, несмотря на то, что его имена были внесены в список международного розыска. По утверждению властей, он пока что не покидал Евросоюз под этими именами. Впрочем, кто поверит, что у такого человека не найдется в запасе еще дюжина паспортов с другими фамилиями? А бутылочку с красителем для волос можно найти на полке чуть ли не любого супермаркета. Местная полиция, кстати, днем раньше всё-таки заглянула в загородный дом Турна, хотя, судя по их докладу, живущая там домработница заявила, что понятия не имеет, куда мог уехать ее хозяин. Хенсон попросил своего коллегу из Интерпола заодно пошарить в судебных архивах на предмет трибунала, решавшего в 1947 году участь Турна в связи с обвинением в пособничестве нацистам. Нажав на трубке кнопку отбоя, Хенсон принялся размышлять, не смог бы старик Худелик или кто-то еще опознать Штока или пролить побольше света на тайну двух пуговиц.

Что же касается Эсфири, то она по дороге думала о своей матери. От мысли, что Сэмюель Мейер мог оказаться Стефаном Мейербером, к горлу подкатывала тошнота, однако подобное открытие могло в десятки раз сильнее потрясти старую женщину, прошедшую через концлагеря, мучения и пытки, а заодно и неоднократные изнасилования солдатами, которые должны были стать ее освободителями. Не исключено, что само ее теперешнее состояние – болезнь Альцгеймера, или пресенильное слабоумие – вообще вызвано именно тем злом, что отпечаталось в ее памяти. Отрава, которая подсекает тебя так, что единственное противоядие можно отыскать только в забвении. Эсфирь убеждала саму себя, что ее согласие на участие в этом расследовании было продиктовано заботой о матери, хотя отлично понимала, что мать так никогда и не узнает и не оценит ту правду или ту справедливость, которая явится на свет благодаря ее усилиям. Нет, придется признать, что она это делает ради самой себя. Впрочем, есть еще один вариант: вернуться к прежней жизни и примириться с тем, что ответ так и не будет найден. Мать в свое время могла дать этот ответ, но теперь она уже больше никогда не сможет говорить. Портрет Ван Гога тоже мог бы ответить, хотя даже с помощью всех тех экспертов дело выглядит далеко не просто. В конечном итоге надо взглянуть правде в глаза: вопросов может оказаться даже больше, чем в самом начале поисков.

Расспросив в местной ратуше, как проехать, Эсфирь и Хенсон покатили к особняку по вьющейся грунтовой дороге с необычно глубокими канавами по обочинам. Проезжая часть оказалась настолько узкой, что даже пара «фиатов» едва-едва сумела бы разминуться. Только они оставили за собой одинокую рощицу, как дорога резко свернула влево и Эсфирь воскликнула: «Вот он!»

Путь вел по отлогому склону к мелкой речушке с каменным мостом. На противоположной стороне, на вершине невысокого холма, стоял трехэтажный особняк, который своей солидностью напоминал здание почты или библиотеки девятнадцатого столетия. Прилегающая территория заросла травой, явно позабывшей, что такое газонокосилка. Впрочем, узенькая полоска, огибавшая здание по периметру, выглядела вполне причесанной. Эсфирь припарковалась в некотором отдалении, чтобы можно было внимательно изучить внешний вид дома.