Заговор Ван Гога - [6]

Мейера взяли в оборот. Тот факт, что он свободно говорил по-французски и не мог подтвердить свое местонахождение в период с середины 1940-го вплоть до появления в Авиньоне в 1947-м, вроде бы свидетельствовал не в его пользу, напоминая скорее биографию Мейербера. При марионеточном режиме Петена этот самый Мейербер помогал выявлять евреев и растаскивать их имущество. Когда Германия установила более прямой контроль над югом Франции, он решил любой ценой доказать свою лояльность. Один немец, из числа бывших армейских офицеров, дал показания о том, что Мейербер до смерти затоптал беременную женщину. Два выживших узника трудовых лагерей видели, как он суповой ложкой выковырял глаза у мальчика-подростка. В обоих случаях свидетели уверенно указали на Сэмюеля Мейера, хотя армейский офицер был почти слеп. Словом, началась подготовка к лишению Мейера гражданства с последующей депортацией во Францию, где его ждал трибунал. Слушания назначили на ноябрь 1966 года.

У Эсфирь засосало под ложечкой. Во рту пересохло так, что она едва сумела выдавить слова:

– А мой… мой отец признался?

– Нет. Во всяком случае, никому из властей. Продолжал настаивать, дескать, пробираясь на юг, он в районе Маастрихта встретил какого-то беженца, который и обменял ему эту табакерку на еду и кое-что из вещей. К концу лета дела в семье пошли из рук вон плохо. Незадолго до Дня труда ваша мать тайком вывезла вас из Чикаго в Нью-Йорк, а оттуда самолетом в Тель-Авив. Едва сойдя с трапа, она попросила убежища для вас обеих, а затем и вовсе отказалась от американского гражданства. Она упорно не желала объяснять причины такого загадочного поведения и категорически утверждала, что не имела никакого понятия о роли Сэмюеля Мейера во время войны. Единственное, что она могла о нем сказать… вы уж меня извините, но, по ее словам, он был «свиньей». Даже когда израильские власти пригрозили ей отменой визы с последующей высылкой в Штаты, она и тогда отказывалась давать какие-либо показания против мужа.

– Но ведь обратная высылка запрещена «Законом о возвращении»!

– Возможно, они просто блефовали, – ответил Хенсон. – Впрочем, не забывайте, что несколькими годами позже израильтяне не впустили Мейера Лански, знаменитого мафиозо. За неделю до слушаний пришли неожиданные известия из деревушки Шантери, что рядом с Женевой. Оказывается, газета «Интернэшнл геральд трибьюн» перепечатала обвинения против вашего отца, и они попали на глаза местному инженеру, который припомнил кое-какие рассказы своих родителей. Судя по всему, человек по имени Стефан Мейербер пересек франко-швейцарскую границу в тысяча девятьсот сорок пятом году. Обычно таких людей депортировали немедленно. К примеру, несколькими годами ранее швейцарцы, бывало, отправляли назад даже евреев, на верную смерть в Германию. Однако человек, именовавший себя Мейербером, уже стоял чуть ли не на краю могилы. Он попытался подкупить деревенские власти, предлагая им некое драгоценное распятие, которое, как потом выяснилось, в свое время было похищено при разграблении чьей-то коллекции в Авиньоне. К моменту своего появления в Шантери этот человек уже бредил и кашлял кровью вследствие жестоких побоев. Дня через четыре он умер.

Хенсон доверительно наклонился к Эсфири.

– Деревенские решили, что он либо оказался жертвой преступления, либо его избили в отместку, как нередко случалось в освобожденных странах. И тогда они сделали фотографию этого человека на смертном одре. Он был похоронен в могиле для бедных, и на этом бы история закончилась, кабы не то самое распятие и воспоминания инженера. Перед лицом довольно веских доказательств о кончине Мейербера власти отказались от обвинений в адрес вашего отца. Отмечу, что многие эксперты считали смерть Мейербера простым спектаклем, возможно, даже не без помощи симпатизирующих швейцарцев. Однако у них не имелось никаких фактов, приемлемых в суде. Такие группы, как «Die Spinne»[3], «Одесса», да и все прочие организации скрывающихся нацистов изрядно преуспели в подобных инсценировках. Как бы то ни было, интерес к распутыванию загадки Сэмюеля Мейера заметно угас на фоне вьетнамских событий, не говоря уже о пресловутой кнопке, которой сверхдержавы стращали друг друга.

У Эсфири сверкнули глаза.

– Вы сами-то верите, что мой отец был Мейербером?

Хенсон не стал прятаться от ее пылающего взгляда:

– Да, мисс Горен, боюсь, что верю.

Она вскочила со стула и сделала несколько неловких шажков, пытаясь размять многострадальные, покрытые синяками мышцы.

– Это идиотизм.

– Почему? Вам что-то рассказал отец?

– Ничего он мне не рассказывал. Возможности такой не было… Нет, это же надо! Пролететь тысячи миль – и вот здравствуйте вам! Вы что, всерьез полагаете, будто моя мать позволила бы военному преступнику разгуливать на свободе? Ей было четырнадцать, когда ее избили во время Кристаллнахта. В Освенциме она выжила только потому, что стала забавой, личной игрушкой какого-то офицера. После освобождения попала в руки советских солдат, и трое суток ее насиловали. И после всего этого она закрыла бы глаза на Мейербера? Да вы бредите!