Заговор равнодушных - [53]

– Надо гулять, говорю! Здоровья своего не жалеете.

Эрнст в первую минуту решил, что профессор над ним подтрунивает, и, приподняв брови, взвешивал, как себя дальше вести. Встретив значительный взгляд Роберта и его веселую улыбку, он решил держаться прежнего полушутливого тона.

– А я гуляю. По комнате. Для вящей вентиляции открываю окно…

– Неудобно вы себе жизнь устроили, – без особого сочувствия сказал профессор.

– Видите ли, сам я ее так неудобно не устраивал. Если же вы хотите сказать, что вообще наша жизнь устроена неудобно, то я с вами вполне согласен. Именно потому тем из нас, кто хочет ее сделать разумнее и удобнее для всех, приходится претерпевать множество неудобств.

Профессор минуту смотрел на него внимательно.

– Не думаю, чтобы так, как вы хотите ее устроить, было удобнее для всех, – сказал он наконец, напрасно пытаясь выловить из судка маринованный гриб и раздражаясь от этого еще больше. – Лучше скажите: для всех тех, кто останется в живых, остальных вы перестреляете. Это сейчас самый модный и самый легкий способ дискуссии.

«Эге! Вот где зарыта собака! Мы, оказывается, не терпим насилия как такового!» – не спуская глаз с профессора, быстро и почти радостно прикинул Эрнст. Он недолюбливал загадочных натур и не без основания считал, что все они, с небольшими вариациями, укладываются в несколько основных схем.

– Как вам известно, в моду этот способ ввели не мы, – возразил он дружелюбно. – Точнее, его ввели именно против нас. Мне не совсем понятно, почему вы спокойно допускаете, когда ничтожное меньшинство применяет его ежедневно к большинству, и возмущаетесь, когда большинство вынуждено к нему прибегнуть против кучки в интересах всего человечества.

– Я ничего не оправдываю! – ударив ладонью по столу закричал Эберхардт-старший, встал из-за стола и ушел.

Эрнст начал уже извиняться перед Робертом за то, что испортил старику ужин, и заверять, что сделал это без злого умысла, когда вдруг профессор появился опять, на этот раз из совершенно противоположных дверей, кивнул головой и как ни в чем не бывало сел за стол.

– И, пожалуйста, оставьте в покое математику! – сказал он вдруг, доев ростбиф и отставляя тарелку. Эрнст даже вздрогнул от неожиданности. – Что вы все от нее хотите? Джинс доказывает мне на основе математических вычислений, что мир сотворен господом богом! Эти, едва усвоив сложение и вычитание, уже доказывают, что треть людей нужно перестрелять! Оставьте вы все в покое математику! Кончится тем, что я перестану ей доверять!

– Почему же? – подавляя улыбку, возразил Эрнст. Этот господин определенно начинал ему нравиться. – Математика в быту – неоценимая вещь. Попробуйте ее запретить, как же тогда люди подсчитают, сколько у них на текущем счету?

– Если вы подсчитаете и конфискуете мой текущий счет, вы лишите меня возможности работать – только и всего. Для человечества, которое вы так опекаете, моя работа в тысячу раз важнее вашей! – закричал старик, явно целясь в Эрнста вилкой.

«Э, да этот ученый муж вовсе не так уж непрактичен!» – подумал Эрнст.

– Вы, вероятно, слыхали, – сказал он любезно, – что, например, в Советском Союзе ученые вашего ранга обеспечены, пожалуй, лучше, чем у нас, и окружены в тысячу раз большим вниманием и заботой?

Профессор не ответил. В разговор вмешался Роберт. Некоторое время они непринужденно болтали с Эрнстом, иногда поглядывая в сторону старика, который, увлекшись едой, не принимал в их беседе никакого участия. Он перебил их неожиданно и спросил у Эрнста, каковы последние результаты работ таких-то (он перечислил длинный ряд незнакомых Эрнсту фамилий). Эрнст должен был признаться, что, к сожалению, ничего об этом не знает. По звучанию фамилий он догадался, что речь идет о ряде советских ученых. Профессор и на этот раз ничего не ответил. Еще через несколько минут он спросил у Эрнста, что же тот намерен делать дальше: за границу или куда?

– Наоборот, я намерен остаться в Германии, конечно, здесь, у Роберта, и продолжать прерванную не по моей вине работу.

– Вам придется только и делать, что прятаться от полиции, – сказал старик, оглядывая его с любопытством, словно не имел времени присмотреться к нему раньше. – Это не очень продуктивная работа.

Эрнст заверил, что прятаться будет между делом, в основном же будет заниматься тем, чем занимался прежде.

Роберт, для которого этот поворот разговора был особенно неприятен, поспешил перевести беседу на другую тему. С самого начала ужина он неоднократно вмешивался в разговор, пытаясь заставить профессора рассказать что-нибудь о последнем конгрессе, но отец пропускал его слова мимо ушей. На этот раз Роберт принялся рассказывать сам, каждой фразой подчеркивая свою солидарность с Эрнстом:

– Ты не понимаешь, в чем дело! Эберхардт-старший приехал не в своей тарелке. Оказывается, все его коллеги на конгрессе только и делали, что доказывали существование бога. Убежденные материалисты, в том числе и мой почтенный папаша, очутились в ничтожном меньшинстве. Приехал и отплевывается. Впечатление у него такое, будто посетил сумасшедший дом. Уверяет меня, что его собратья на старости лет посходили с ума: боятся смерти и потому хватаются за бога. Не хочет верить, что это – повсеместное явление политического порядка, популярно именуемое поправением официальной науки.