Заговор - [19]
И тогда Сара задумалась о том, что не было связано с нападением. Почему? Что дало повод? Корректировка данных досье. И ничего больше… как предполагалось. Ничего больше. Ничего, что могло бы вызвать грозные предостережения: первая попытка, Эйзенрейх…
И вдруг холодный пот выступил у нее на шее, стоило мелькнуть в мыслях одному названию: комитет.
Сара заставила себя окинуть взглядом номер: коробка, держащая ее, давящая ее, безопасность изолирующего кокона. Конечно, это комитет. Уж слишком все знакомо, слишком похоже на ту жизнь, что едва не уничтожила ее. Меня им не втянуть. Что бы то ни было, меня не втянуть. Она знала, что делать. Вернуть все. Досье, записи… работу, если потребуется. Хватит! Пусть другие берут на себя ответственность. Пусть другие тащат воз. Воспоминания о проулке уйдут. Воспоминания об Аммане. О себе самой. Ей нужно защитить себя.
Потянувшись за кейсом, Сара заметила мигающий красный огонек на телефонном аппарате. Слегка запаниковав, подумала, что предупреждения в проулке не хватило. Отыскали же ее на улице. Несомненно, и тут могли найти. Не обращай внимания. Пусть в эту игру играют другие. Но почему-то слова не убеждали. Ей нужно это услышать, послушать самой, убедиться, что она поступает правильно, убегая от всего этого. Сара подняла трубку и вызвала оператора. Ответил электронный голос, сообщивший, что ей звонили всего один раз в 17 часов 10 минут. Последовала глухая трель, и в трубке зазвучал второй голос:
— Привет, это Ксандр Джасперс. Слушайте, понять не могу, как я мог свалять такого дурака, но, когда я вернулся к себе в контору, меня вдруг осенило. Я про Энрейха. Это не Энрейх. Это Эйзенрейх. По крайней мере, так мне подсказывает чутье. Если это в увязке, то здесь может быть намешано куда больше, чем мы оба себе представляли. Позвоните мне.
Джасперс. О боже ты мой! Она была не одинока. Он установил связь. Эйзенрейх… А обратилась к нему она, его в это втянула. Чья ответственность, Сара? Чье доверие?
Положила трубку, вновь сняла и принялась набирать номер.
Глава 2
Образование… способно обратить захватнический пыл в усердие, упрямство — в приверженность, а непостоянство — в страсть.
«О господстве», глава IV
Ксандр выскочил в такой спешке, что забыл на перилах свой шарф, и сейчас, стоя на продуваемой ветром Шестой авеню, поневоле вспоминал предостережение Ландсдорфа: «Застегнитесь, если хотите прожить так же долго, как и я». Порой он делался возмутительно чувствителен. Ксандр поднялся по пандусу для такси к «Хилтону», затем прошел в дверь и попал в поток теплого воздуха, согревавшего и лицо, и шею. Приятное облегчение!
Пока он шел по вестибюлю, мысли его вернулись к Эйзенрейху. Миг озарения пришел часа два назад, когда он, стоя у стола, перебирал всякие бумаги: озарение, поразительное в своей простоте. И еще, наверное, собственная его тупоголовость. Так очевидно. Так чертовски очевидно. Поначалу он думал: а не было ли это всего лишь очередной безумной теорией, из тех, что Ландсдорф не замедлил бы предать казни. Безумная — да. Но теория ли? Нет. Слишком много смысла пустить ее в ход. Конечно же, ему следовало познакомить с этим Сару. В конце концов, она специалист, из тех, что сидят в Вашингтоне. А ты всего-навсего простой ученый. Но даже если так, чутье подсказывает, что он обнаружил нечто, придающее смысл его научной работе, нечто, проливающее свет на все, что у Вотапека с Тигом на уме. Впрочем, как Сара связана с правительством, остается загадкой.
В кабине лифта он взглянул на принесенные бумаги. Просмотрев лист-другой, вспомнил тот прилив сил, тот восторг, какой испытывал, наверное, раз или два в жизни: впервые три года назад, когда обнаружил неизвестную рукопись одного мало кому знакомого теоретика восемнадцатого века, а второй — сегодня вечером, когда вспомнил про Эйзенрейха. Конечно же, от эссе восемнадцатого века толку оказалось не много, как и предрекал Ландсдорф, зато азарт охоты, возможность самому в чем-то дойти до конца — вот что порождало такие порывы и то, что ныне бушевало в груди. Лифт остановился, и он сунул бумаги обратно в сумку.
Прежде чем постучать, Ксандр повременил, соображая, чего ждать от женщины, позвонившей ему чуть больше часа назад. Он тогда ждал воодушевления, даже восторга от своего открытия. А вместо этого далекий (не сказать — отстраненный) голос попросил его прийти в гостиницу, захватив с собой все, что сочтет существенным. И только. Нет, не на то он надеялся. Но даже за явной отстраненностью Ксандр распознал безотлагательность, почти нескрываемую необходимость для них обоих встретиться сегодня вечером. Поглощенный собственным рвением, он выбросил из головы ее нежданную холодность. Теперь же никак не мог отделаться от воспоминания о том, как звучал ее голос по телефону, совсем не как у той дружелюбной, восхитительной женщины, с которой он днем распивал чай. А ведь не одному ему она показалась привлекательной. Вернувшись в институт, он выслушал от политических заговорщиков у камина массу похвал в адрес своей лучезарной спутницы. Даже Клара просияла, упомянув про встречу в 15.30. И только после этого Ксандр подумал о Саре не как о чиновнице из Вашингтона, посланной потеребить его мозг. Чиновница… с довольно милой улыбкой, надо признать. У себя в кабинете он минут десять просидел просто так, ни о чем другом не думая.
