Заговор против маршалов - [8]

Пожалуй, это вполне взвешенная позиция. Преуве­личивать риск подобного аванса явно не следует, ибо задержка с ратификацией существенно ослабляет его значимость.

Если уж говорить о «подстегивании», то действи­тельно существенным прорывом на дипломатическом фронте явился советско-чехословацкий договор от шестнадцатого мая. Текст его, по существу, воспроиз­водит статьи франко-советского соглашения. За исклю­чением примечательной оговорки, внесенной во второй пункт протокола:

«Одновременно оба правительства признают, что обязательства взаимной помощи будут действовать лишь... при наличии условий, предусмотренных в настоящем договоре, помощь стороне — жертве напа­дения — будет оказана Францией».

С одной стороны, это фактически придавало трехсто­ронний характер обоим документам, а с другой — дава­ло Советскому Союзу свободу маневра в том случае, если Франция уклонится от помощи. В Чехословакии восприняли договор с радостью и облегчением. Недаром он был немедленно ратифицирован. Обмен грамотами состоялся уже восьмого июня, во время пребывания Бенеша в Москве. Тут все прошло с блеском.

На встрече со Сталиным и Молотовым было очень верно подчеркнуто, что стороны придают исключитель­ное значение «действительному осуществлению все­объемлющей коллективной организации безопасности на основе неделимости мира».

Союз с Чехословакией, а за ней стояла малая Антан­та, и прежде всего Румыния, означал уже недвусмыс­ленный вызов экспансионистским планам Гитлера. Отсюда и характерные нюансы в формулировке: «дейст­вительное осуществление». В таком контексте и упоми­нание «неделимости мира» определенно бросало вызов фашистской пропаганде, где расхожим выражением были как раз слова о «переделе мира». Естественно, что вокруг ратификации франко-советского договора завя­залась, такая борьба. Гитлер и профашистские силы в самой Франции пойдут на любую крайность.

Нельзя исключить и инциденты, вроде убийства Луи Барту. Вот уж кто ненавидел фашизм и понимал всю его подноготную! Тонкого ума был человек, высочайшей культуры... После него осталась невосполнимая брешь. Рейно, Блюм, Мандель не идут ни в какое сравнение. Лава ль вообще малограмотный: ни с того ни с сего отнес Персию к средиземноморским державам. Смех, да и только. А главное, все время оглядывается на Берлин, целиком погряз в самом низкопробном политиканстве. Отрезвить Париж способна либо хорошая встряска, но это война, либо освежающее дуновение с Уайт Холла.

Но его не так скоро дождешься...

Момент для визита в Москву лорда-хранителя печати Антони Идена, яркого представителя влиятельной груп­пы «молодых консерваторов», был выбран с тонким расчетом. Вместе с Саймоном он участвовал в перегово­рах в Берлине. И вообще Иден — фигура перспективная. Не каждому дано в тридцать четыре года стать замести­телем министра иностранных дел. Он явно идет в рост. Уже лорд-хранитель печати. Москва давала шанс добить­ся положительных результатов, и он его не упустил. Ста­лин и Молотов предпочли бы партнера более высокого ранга, но уж что есть. Зато итог обнадеживающий: «дру­жественное сотрудничество обеих стран в общем деле коллективной организации мира и безопасности пред­ставляет первостепенную важность для дальнейшей ак­тивизации международных усилий в этом направлении».

На большее у молодого лорда, к сожалению, недоста­вало полномочий.

Словом, задел получается крепкий. Усилия, порой непомерные, принесли кое-какие плоды.

Теперь, когда дано «добро», можно потихоньку дви­гаться дальше. А Тухачевский — кандидатура отлич­ная. И языки знает блестяще. Доверительная беседа с глазу на глаз порой выводит из тупика самую запутан­ную проблему.

Гости приехали почти одновременно. Домработница сервировала в кабинете круглый стол с самоваром. Были поданы традиционные французские булочки, маковые баранки, чайная колбаса и тонко нарезанный лимон.

Максим Максимович разлил чай и коротко ознако­мил с поручением Сталина.

Крестинский удовлетворенно кивнул, мимолетным жестом огладил залысины и принялся размешивать сахар.

—      Я помню покойного короля еще молодым офице­ром флота,— покачав головой, Ротштейн улыбнулся давним воспоминаниям. Он много лет прожил в Англии, организовал комитет «Руки прочь от России», затем вошел в состав советской мирной делегации. После поездки в Москву правительство Ллойд Джорджа отка­зало ему в обратном въезде. Он был полпредом в Персии, до тридцатого года — членом коллегии НКИД.

Литвинов никогда не торопил собеседников. Отставив подстаканник, задумчиво катал хлебные шарики.

—      Я хочу сказать, что похороны слишком прото­кольная процедура для серьезных бесед. Все расписано по минутам. И до, и после.

—      Политика тонкая вещь,— Литвинов промокнул губы салфеткой.— Когда есть обоюдное желание, все так или иначе устраивается.

—      И оно действительно есть, Макс? На Уайт Холле дуют разные ветры.

—      Сейчас, как никогда, важно мобилизовать об­щественное мнение, но мы сами себе напортили, так все перекорежили, что впору черепки собирать.— Николай Николаевич Крестинский пожал плечами.— И зачем, спрашивается? Так, за здорово живешь, расколоть рабочее движение. Оскорбить преданных нам людей, оттолкнуть от себя! Кому это было нужно?