Заговор против Гитлера (20 июля 1944 г.) - [35]

Но Клюге, как всегда, колебался. Штюльпнагель пытался воздействовать на его совесть. Он возмущенно заявил Клюге: «Где ваше слово и ваша честь. Судьба миллионов солдат, честь всей армии находится в ваших руках».[118] Но напрасно взывал Штюльпнагель, а затем и Бек к совести Клюге. Она его уже давно не беспокоила. Клюге поспешил декларировать свою преданность Гитлеру, заявив в приказе, что «для нас не должно быть повторения ни 1918 г., ни событий в Италии».[119]

Эти слова раскрывают причину колебаний Клюге. Он боялся народных выступлений, страшился революции. Поэтому в момент, когда его действия могли еще серьезно повлиять на успех заговора, он переметнулся на сторону Гитлера.

Время шло, а заговорщики еще ни на шаг не приблизились к захвату власти. Ни Бек, ни кто-либо другой не оказался на высоте положения и не сумел проявить себя подлинным организатором и руководителем заговора. Они что-то предпринимали, но все делалось без целеустремленного плана, нерешительно. Заговорщики все время боялись, как бы не получилось что-либо такое, что не входило в их планы.

Войска, которые по плану должны были занять Берлин, прибывали очень медленно. Правда, в распоряжении коменданта Берлина, который являлся участником заговора, находились в полной готовности 30 охранных рот и берлинский (гвардейский) батальон под командованием майора Ремера. Этих сил было достаточно, чтобы упредить выступление гестапо и правительственных войск, захватить ключевые пункты города, радио и телефонные узлы, оккупировать правительственные учреждения. Контролируя весь Берлин, они могли решительно повернуть события в свою пользу. Но заговорщики продолжали бесцельно совещаться, метаться из одного пункта в другой в бесплодном ожидании, что войска слепо выполнят их приказ и присоединятся к ним.

Наконец руководители путча решились. Они приказали Ремеру разделить гвардейский батальон на 30 подразделений и занять радиостанцию и канцелярию рейха, а руководителей СС арестовать. Это произошло уже после 19 часов 20 июля, когда сообщение о том, что Гитлер жив, широко распространилось по Берлину и сомнения охватили многих заговорщиков.

Ремер, ярый фашист и поклонник Гитлера, заподозрил что-то неладное в этом приказе и по совету одного из своих офицеров обратился за подтверждением к Геббельсу.

Геббельс, понимая серьезность положения, соединил Ремера с Гитлером.

Фюрер отдал приказ Ремеру выступить против заговорщиков «со всей строгостью и беспощадностью и расстреливать каждого, кого сочтет нужным».[120] До прибытия Гиммлера в Берлин Ремер был назначен командующим войсками берлинского гарнизона. На расправе с заговорщиками Ремер сделал карьеру: из майора он сразу стал полковником, а впоследствии получил даже чин генерала.[121]

К 20.00 батальон под командованием Ремера окружил здание военного министерства на Бендлерштрассе и перекрыл все входы и выходы. К этому моменту заговорщики представляли собой неорганизованную группу отчаявшихся, издерганных людей. Обескураженные утратой вожака и неудачами, они продолжали совершать одну ошибку за другой. Многие участники заговора думали уже только о собственном спасении.

Ожидая подхода частей СС, Ремер к арестам не приступал. Заговорщики же решили, что он прибыл со своим батальоном по их приказу, поэтому его появление ни у кого не вызвало подозрения.

К 22.00 к зданию на Бендлерштрассе стали прибывать части СС. В это время те, кто примкнули к заговору случайно или по расчету, решили, что пришла пора спасать свою шкуру. Один из них — подполковник Гейден — начальник тыла штаба Ольбрихта собрал вокруг себя группу таких офицеров. С криками «Измена! измена!» они ворвались в комнату Штауффенберга. Гейден выстрелил и ранил его. Никто из тех, кто находился вместе со Штауффенбергом, даже не попытался сопротивляться.

Несмотря на ранение, у Штауффенберга хватило сил подняться в комнату Фромма, но здесь обстановка также изменилась. Фромм, освобожденный из заключения, размахивая пистолетом, кричал на заговорщиков: «Теперь я сделаю с вами то, что вы собирались сделать со мной».[122] Он потребовал немедленно сдать оружие. Бек попросил оставить ему пистолет, так как он решил застрелиться. Фромм попросил его сделать это побыстрее. Бек выстрелил, но неудачно. «Помогите старому господину», — приказал Фромм своим людям. Один из них подошел к стонавшему в кресле Беку и выстрелом прикончил его.

Затем Фромм объявил: «Именем фюрера полковник генерального штаба Квирнгейм, генерал пехоты Ольбрихт, полковник, имя которого я не хочу называть (речь шла о Штауффенберге. — М. М.), и этот лейтенант (Гефтен. — М. М.) приговариваются к смерти».[123]

Четырех приговоренных вывели во внутренний двор и поставили к стене на освещенное автомобильной фарой место. Наиболее мужественно и твердо держался Штауффенберг. Последними его словами были: «Да здравствует священная Германия!» Раздался залп.

Этим закончился день 20 июля 1944 г., не принесший успеха заговорщикам и ничего не изменивший во внутреннем положении Германии.

На другой день

В ночь на 21 июля начались повальные обыски и аресты по всей стране. Они продолжались несколько месяцев. Для расправы со своими противниками Гитлер создал специальный штаб «20 июля», во главе которого был поставлен Гиммлер. Гиммлер действовал с необычайной торопливостью и жестокостью. Ему было ясно, что заговор провалился и на заговорщиков больше рассчитывать нечего. Поэтому он стремился побыстрее расправиться с участниками путча, чтобы скрыть свою связь с «оппозицией».