Заговор против «Эврики». Брошенный портфель - [23]

— Тебе хорошо. Ты специалист по Ирану. Побыл бы ты в моей шкуре хоть немного, полюбовался бы я тогда на тебя.

— Что-нибудь серьезное, Эрих? — равнодушно спросил Илья, но насторожился: надо было знать, чем занимается Югансон в Иране.

Югансон вздохнул и отпил немного вина из стоявшего перед ним бокала.

— Черт побери! Мне еще не приходилось попадать в такое тяжелое положение. Вербовка советских служащих в Тегеране… Ты себе представить не можешь, как это дьявольски трудно. Я бы очень хотел, чтобы Канарис приехал сюда и сам попробовал завербовать кого-нибудь из них… Хорошо, что я еще не влип, как Реслер. Ты знал его. Он занимается здесь теми же делами, что и я, только по линии управления имперской безопасности.

— Да, Реслера я знаю. Он работал несколько дней у нас в группе в Берлине, знакомился с материалами по Ирану, а потом куда-то внезапно исчез.

— Его послали сначала в Испанию, а потом сюда. Так вот послушай, что с ним случилось.

Югансон отпил еще глоток и начал рассказывать:

— Его внимание привлекли двое русских — представитель внешторга Кожевников и его переводчик Силин, совсем еще юнец. Они приехали в Иран закупать шерсть и вели переговоры с близким Реслеру человеком, помещиком и скотоводом Тахери. Реслер решил воспользоваться молодостью Силина, поговорил с Тахери, тот согласился помочь.

Тахери пригласил Кожевникова и Силина в свое имение. После завтрака Кожевников и Тахери ушли на склад осматривать шерсть, а Силин сидел и переводил договор, который составил Тахери. Вдруг вбегает в комнату к Силину русская женщина и, рыдая, рассказывает, что она работала в пограничном совхозе, ее обманули, силой увезли в Иран. Здесь она попала к Тахери, он издевается над ней, бьет, заставляет жить с ним. Представляешь состояние мальчишки? А тут еще она повалилась в обморок. Он совсем растерялся, подхватил ее, стал приводить в чувство. В это время вошел управляющий Тахери, женщина выбежала из комнаты, управляющий стал объяснять желторотому птенцу, что эта женщина Наталья-ханум, жена хозяина дома, что она не в своем уме и на ее слова не стоит обращать внимания. Силин, конечно, не поверил управляющему, кинулся искать Наталью-ханум, но не нашел. Не знаю, как он объяснил все это Кожевникову. Они тут же уехали в Тегеран. А через несколько дней в гостиницу к Силину, когда он был один, пришел Тахери и показал ему фотографию, на которой Силин поддерживал падающую в обморок женщину, казалась, он насильно обнимает ее.

Силин сначала растерялся, а когда пришел в себя, стал кричать, что это провокация. Тогда Тахери сказал, что будет плохо, если фотографию опубликуют в газетах с надписью: “Советский представитель посягает на честь жены почтенного купца”. Силин, видимо, испугался. Тахери пообещал, что сожжет фотографию, за это Силин должен оказать ему небольшую услугу — положить незаметно магнитофон в комнате торгового представительства, где Кожевников будет вести переговоры о ценах на шерсть. Он стал убеждать Силина, что все это обычный коммерческий трюк, ничего общего не имеющий с политикой, просто Тахери хочет знать максимальную цену за шерсть, которую может дать Кожевников, чтобы не продешевить. Но Силин отказался пойти на сделку и выгнал его. Уходя, тот все-таки оставил магнитофон, которым снабдил его Реслер, назвал свой тегеранский адрес и время, когда бывает дома…

Югансон замолчал вдруг, словно потерял нить рассказа.

— И что же было дальше? — спросил заинтересовавшийся Илья.

— Целый день ждал Реслер Силина на квартире у Тахери. Помещик всеми святыми клялся, что Силин обязательно придет, что у него нет иного выхода. И знаешь, Вальтер, он оказался прав, Силин действительно появился. Положил магнитофон на стол и ушел. Тахери начал поздравлять Реслера, уверяя, что мальчишка в его руках. Реслер включил магнитофон, чтобы прослушать запись, и что же ты думаешь там было записано? — Югансон вопросительно уставился на Илью немигающими выпуклыми глазами.

— Наверно, то, что он согласен на условия, — сказал Илья, уже понявший, что там могло быть записано.

— Магнитофон сначала зашипел, а потом раздались слова Кожевникова: “Господин Тахери! Мы очень довольны, что избавлены от лишней встречи с вами. Надеюсь, понимаете, что о покупке у вас шерсти не может быть и речи”.

Югансон залился смехом и, захлебываясь, сказал:

— Тахери поднял страшный крик, сетуя на то, что его обстригли, как овцу, что теперь он разорен, ему некуда девать шерсть и что Реслер, конечно, у него ее не купит. Реслер подтвердил, что не купит, и ушел от этой старой слякоти. Вот нечто подобное может случиться и со мной.

— Необязательно. Будем надеяться, что тебе больше повезет.

— Пока похвалиться нечем. Одни неприятности.

— У тебя тоже случилось что-нибудь?

— Черт побери, сложилась противная ситуация. Месяц тому назад я получил у Миллера, нашего главного резидента здесь, пятьсот туманов для одного агента. Но так как задержался перевод из Берлина, я их израсходовал: как раз подвернулась интересная полечка. Деньги из Берлина все не переводят, а завтра Миллер встречается с агентом, и может выясниться, что он еще не получил денег.