Заговор против Америки - [32]

— А почему бы вам не поужинать вместе с нами? — спросил у него мой отец. — А то вы все время питаетесь где-то в сторонке.

— Мне не хотелось бы показаться нескромным, мистер Рот.

— Да бросьте, вы великолепный гид, и нам с вами будет только веселее. Давайте же, присоединяйтесь!

Вечером в кафетерии оказалось еще больше народу, чем днем, — ни одного свободного места и длинная очередь на раздачу, где хозяйничали трое мужчин в белых передниках и колпаках, работы у которых было столько, что им не хватало времени на то, чтобы отереть пот, градом льющийся со лба. Усевшись за столик, моя мать обрела себя в привычной роли заботливой наседки: «Маленький мой, окунать подбородок в тарелку совершенно не обязательно!» — а присутствие за столом гида (на правах друга семьи или родственника) тоже оказалось в некотором роде приключением, пусть и не столь захватывающим, как процесс вышвыривания нас из гостиницы «Дуглас», — ведь не каждый день получаешь возможность полюбоваться тем, как управляется с едой человек, выросший в Индиане. Мой отец единственный из нас обращал внимание на то, как ведут себя люди за соседними столиками, — а все они горланили, смеялись и курили, поглощая приготовленную на французский лад пищу — ростбиф под соусом, называемый здесь лангетом, и пирог с орехами, — тогда как он сам задумчиво теребил пальцами стакан с водой, судя по всему, размышляя над тем, как и почему проблемы, обуревающие посетителей, так не похожи на его собственные.

И когда он наконец решил поделиться своими наблюдениями и размышлениями, которые по-прежнему интересовали его куда больше, чем ужин, то обратился не к нам, а к Тейлору, который как раз приступал к десерту, а на десерт он выбрал пирог, присыпанный тертым сыром.

— Мы еврейская семья, мистер Тейлор. Если вы не сообразили этого с самого начала, то поняли потом, когда нас вышвырнули из гостиницы как раз по этой причине. Сильный шок для нас. Его просто так не преодолеешь. Сильный шок, потому что… хотя такое могло бы случиться, и если бы этот человек не стал президентом, но он им стал, и он не любит евреев. Он любит Адольфа Гитлера.

— Герман, — шепнула моя мать, — ты напугаешь нашего младшенького.

— Наш младшенький уже полностью в курсе дела, — уверил он ее и вновь обратился к Тейлору. — Вам когда-нибудь доводилось слышать Уолтера Уинчелла? Позвольте мне процитировать его: Не подразумевает ли достигнутое ими дипломатическое взаимопонимание и других, не преданных пока огласке, аспектов? Не пришли ли они к согласию и по вопросу of американских евреях, а если так, то на чем именно они ударили по рукам? Уинчелл поразительно смелый человек. У него хватило мужества выступить с таким заявлением в общенациональном эфире.

Неожиданно один из посетителей подошел к нашему столику так близко, что практически навис над нами, — кряжистым немолодой усач с заправленной под ремень салфеткой. Судя по всему, ему не терпелось встрять в разговор. Ужинал он за соседним столиком — и вся его компания теперь смотрела в нашу сторону, с нетерпением дожидаясь дальнейшего развития событий.

— Эй, приятель, в чем дело? — сказал мой отец. — Отойдите-ка отсюда!

— Уинчелл еврей, — объявил усач, — он на содержании британского правительства.

В ответ на что руки моего отца, вооруженные ножом и вилкой, взметнулись в воздух словно бы для того, чтобы вонзиться в пивной живот усачу, больше похожий, впрочем, на рождественского гуся. Этот жест был достаточно недвусмыслен, однако усач не дрогнул. Я мысленно назвал его усачом, а не усатиком, потому что носил он не черные усики а ля Адольф Гитлер, а пушистые седые усы, придающие человеку сходство с китом, — во всяком случае, на кита был похож президент Тафт с точно такими же усами на розовой пятицентовой марке 1938 года выпуска.

— Пора бы завести дело на распоясавшегося еврейского болтуна, — продолжил усач.

— Хватит!

Тейлор, вскочив с места, вклинился при всей своей миниатюрности между исполинской фигурой усача и моим разъярившимся, но словно бы прижатым к столу отцом.

Еврейский болтун. Во второй раз за менее чем сорок восемь часов.

Двое мужчин в передниках, выскочив из-за стойки, подбежали к усачу и взяли его в клещи.

— Вы не у себя в салуне, — сказал ему один из них, — так что ведите себя прилично!

Приятели усача как бы в шутку утащили его обратно за столик. А один из мужчин в передниках подошел к нашему столику и сказал:

— Кофе за мой счет, и пейте его, сколько захотите. И позвольте мне угостить мальчиков еще одной порцией мороженого. И сидите здесь, ни о чем не беспокоясь. Я владелец заведения, меня звать Уилбером, и берите любой десерт — тоже бесплатно. И позвольте принести вам еще воды со льдом.

— Спасибо. — Голос отца звучал безжизненно, как будто вместо него заговорило какое-нибудь механическое устройство. — Спасибо. — Или как будто заело пластинку. — Спасибо.

— Герман, прошу тебя, — зашептала моя мать. — Давай уйдем отсюда.

— Ни в коем случае. Нет. Мы закончим ужин. — Он закашлялся, прежде чем смог продолжить. — Нам предстоит вечерняя экскурсия по Вашингтону. Мы никуда не уедем, пока не побываем на вечерней экскурсии по Вашингтону.